«Что есть истина?» Жизнь художника Николая Ге

Муж племянницы Зои, местный фельдшер Григорий Семенович Рубан-Щуровский, тоже был последователем Толстого. Он был, видимо, вполне образованный человек – известны его споры с Ге и переписка с Толстым на тему об отношении искусства и жизни. Он и на гитаре играл очень хорошо.

Кто знает, почему Зоя после народовольческих кружков и Петропавловской крепости приняла, хоть и на время, толстовское учение. Ведь могло очень интересно получиться, очень типично: толстовец Ге, против него революционерка Зоя – тоже из породы Ге, искательница истины: в революцию, должно быть, далеко уйти не успела, а на хуторе поиски истины вели к разным концам одного стола. Трудно сказать также, почему она вышла за Григория Семеновича. Не хочется сомневаться в ее искренности, но будущее показало, что он был своего рода «Гапкой». Николай Николаевич был очень доволен. Сам купил Рубанам хату, печь сложил. Наверное, мечтал: он, Колечка с Гапкой, Рубаны – складывается своя маленькая колония. Приезжали на хутор молодые художники – учиться. Появился Михаил Васильевич Теплов, артиллерийский командир. Правила стрельбы его мало интересовали: он увлекался живописью, главное же, хотел знать – как жить счастливо. Однажды он был арестован, когда пропагандировал среди крестьян… с Евангелием в руках. Теплов сел обедать на тот конец стола, где был сам Ге. Николай Николаевич заставил его копировать Рафаэля, научил класть печи. Теплов познакомился с Толстым, принял его учение. Он вышел в отставку, но у последователей Толстого получил прозвище «Офицер». Появился Александр Аввакумович Куренной. Ге посадил его на свой конец стола. Анна Петровна сказала:

– Что ты юношу травой кормишь!

Николай Николаевич рассердился:

– Это мой гость. Кормлю, чем имею. А вы трупоеды!

Николай Николаевич стал обращать Куренного в толстовство. Анна Петровна уговаривала его не поддаваться. Куренной долго спорил с Николаем Николаевичем, потом сказал:

– Я приехал к вам как к художнику, который мне нравится и у которого мне хотелось бы поучиться. И вы звали меня рисовать. Если можно у вас поучиться живописи, я с удовольствием останусь, если нет, то уеду.

Николай Николаевич подумал и сказал:

– Оставайтесь.

Куренной копировал карандашом «Сикстинскую мадонну», а Николай Николаевич поправлял рисунок. Однажды Ге сказал:

– Когда кто-нибудь будет ругать Рафаэля, скажите ему, чтобы он нарисовал голову Екатерины.

Однажды забрел на хутор Вениамин Павлович Позен. Он был молод, но уже успел отведать каторги. Позен прослышал, что у Ге живут «какой-то особенной жизнью» – явился посмотреть. Николай Николаевич начал его обращать в свою веру. Позен был человек крайних взглядов, он Николая Николаевича расстроил – сказал, что от такой жизни покончил бы с собой. Анна Петровна, сообщая в письме к невестке о визите Позена, прибавляет: «Я вполне с ним согласна, так как на себе испытала, насколько тяжело это идеальное житье». Между Анной Петровной и Позеном большая разница: Анна Петровна мучилась оттого, что Николай Николаевич живет не как все, а Позен хотел, чтобы все жили иначе.

За семейным столом в Плисках восседал еще один Ге – Осип Николаевич, брат хозяина. Ну, этот вроде бы не принадлежал ни к «вегетарианцам», ни к «мясоедам» – сидел посреди стола и одинаково ссорился с теми и с другими.

Анна Петровна его не любила за неуживчивый характер, за постоянное ворчанье, за «брехни». Николай Николаевич с братцем тоже не очень ладил – вечно они царапались. Иногда, впрочем, они, к ужасу Анны Петровны, оба увлекались какой-то идеей, и между ними воцарялся мир. Однажды они вдвоем изобрели новый способ топки печей – все в доме едва не задохнулись.

Осип Николаевич оказался человеком без семьи. До переезда к брату он долго гостил у знакомого полковника. Но отсутствие семьи – еще не резон для совместного житья. Николай Николаевич с братом Григорием по десять лет не виделся, с братом Иваном и вовсе старался не встречаться, а вот неуживчивого Осипа терпел. Поговаривали, будто Осип Николаевич – участник польского восстания, отбывший наказание. Не похоже. Но любопытно заглянуть в жандармские архивы. Узнаем, что дочь дворянина Подольской губернии, акцизного чиновника Осипа Николаевича Ге, Мария, принадлежала к революционному кружку для пропаганды среди рабочих в Варшаве, дважды была арестована, сидела в Варшавской цитадели и в 1880 году была выслана в Сибирь, где и умерла двадцати четырех лет от роду. Узнаем, что жена Осипа Николаевича, Юзефа, также привлекалась к дознанию по обвинению в пропаганде, при обыске у нее нашли запрещенные сочинения… Ге поселил у себя Осипа Николаевича, наверно, не просто от жалости к одинокому братцу.