Что это значит: быть собой?

Мне не всегда легко удается баловать себя, и на каком-то более глубоком уровне у меня возникает легкая зависть к тем людям, которые не обладают таким сильным чувством долга и считают, что имеют полное право строить собственные планы и тратить время только на себя. Зависть и ревность могут относиться к нормальным человеческим эмоциям, но они способны разрушать и ограничивать свободу. Один человек как-то объяснил мне, что, когда мы сжимаем в руке какую-то вещь в жажде обладания ею, мы тем самым лишаем себя возможности пользоваться этой рукой. Возраст и вера, по-видимому, придали мне уверенности в том, что я достойна любви и признания, оставаясь такой, какая я есть, и что умение радоваться чужим успехам и разделять печали других людей позволяет получить гораздо более глубокое чувство удовлетворения. Позволяя себе тратить время на саму себя, я становлюсь более великодушной к другим, и на интуитивном уровне я понимаю, что зажатая рука означает замкнутость в себе, ощущение горечи и ограниченности, тогда как открытая рука ведет к риску, восприимчивости, творчеству и радости. Разумеется, у меня нет настоящей причины для зависти. У меня была очень привилегированная жизнь, позволившая мне получить прекрасное образование и открывшая передо мной множество возможностей. Однако временами мне кажется, что я не в полной мере использовала свой потенциал, поскольку занятие, которое я для себя выбрала (во многом соответствующее семейным традициям), не является престижным и высокооплачиваемым, а также не пользуется особым уважением в обществе. Может быть, я не сумела развить ту уникальность, которой обладала в детстве? Христианская вера составляла важную часть моего воспитания и персонального развития, но не обязательно в прямой и открытой форме. В детстве это было привычным укладом и основным принципом моей жизни. Однако на меня никто не давил, и я не помню серьезных дискуссий по поводу того, во что я должна верить. Причиной этого был, скорее всего, тот факт, что моя мать не воспитывалась в глубоко религиозной семье, а кроме того, как я уже упоминала, обладала восхитительным чувством юмора. Она сосредоточивалась не на догме, а на потребности ставить себя на место других людей и (по возможности) быть полезной другим, в особенности моему отцу. Я помню, как после моей свадьбы, когда я чувствовала себя немного расстроенной из-за того, что моя карьера временно приостановлена, она говорила мне, что по всем правилам приоритет в развитии карьеры должен иметь мужчина. Без сомнения, это были скрытые ограничения и притеснения, и мне был сделан выговор, как будто мои родители считали меня эгоистичной и легкомысленной. Учеба в закрытой школе-интернате содействовала моей независимости, но, как ни странно, она также усиливала мое желание во время длительных каникул чувствовать себя частью семьи и иметь более тесную эмоциональную взаимосвязь с родителями. В целом по природе я была конформистом. Мне было около двадцати двух лет, когда я по-настоящему начала подвергать сомнению систему взглядов и моральные ценности родителей, а также поняла, что мне необходимо самой определить, какая вера и ограничения мне подходят. Это оказалось для меня не такой уж легкой задачей. На протяжении всей своей жизни внутри меня велась борьба между желанием совершать правильные поступки, которым меня учили в детстве и которые признавались другими людьми, и желанием моего разума сомневаться во всем и проявлять в некотором роде бунтарские наклонности. Во мне существует конфликт между пониманием того, что я не стесняюсь своей веры, и того, что я, возможно, должна верить, потому что этого требует моя религия, – это знак покорности и преданности Богу, в которого я верю. Временами я занимаюсь духовным поиском, чтобы выяснить, откуда берутся мои сомнения. Возможно, их причиной является умственная самонадеянность и нежелание отказываться от эгоистичных мыслей, которые могут противоречить убеждению в том, что, отказавшись от себя и позволив Святому Духу действовать через себя, я получу помощь в том, чтобы стать полноценным человеком в самом глубоком понимании этого слова. Я точно знаю, что постоянный поиск особо ценной жемчужины принесет свои плоды. Более запутанным для меня является тот факт, что некоторые из моих религиозных убеждений противоречат тому, что другие люди считают проверенной теорией, основанной на Библии. Я инстинктивно чувствую, что определенный вид вероучений нельзя принимать за истину, поскольку он способствует притеснениям и дискриминации. Возможно, некоторым из моих близких друзей, которые не принадлежат ни к одной из религиозных конфессий, это покажется добровольно возложенной на себя ношей и борьбой принципов, но я искренне верю в то, что существует духовное измерение, а связь с Богом наилучшим образом помогает нам исцелять от страхов и эгоизма окружающих, мир и себя самих. И я не думаю, что те чувства, которые выходят из глубины меня, всегда достойны того, чтобы я руководствовалась ими в своих поступках. Отсюда возникает напряжение между потребностью использовать разум для того, чтобы спрашивать и сомневаться, и потребностью принимать некоторые вещи на веру. Однако на глубоком уровне я могу признать, что в основе многих великих теологических истин лежат истины психологические. Люди, привыкшие жить только для себя или считающие главной целью своей жизни накопление имущества, люди, которых мучает зависть, которые неспособны просить прощения или прощать других, – все эти люди никогда не докажут мне, что живут полноценной жизнью.