Когда я приезжаю к ним в гости, что я делаю каждые две-три недели, так как семья сына живет неблизко, мы с внуком организуем свой собственный маленький мирок, состоящий из простых игр и прогулок, а сейчас, зная друг друга достаточно хорошо, мы создаем запас персональных шуток и характерных словечек. При общении с внуком у меня есть возможность уделять ему все свое внимание – роскошь, недоступная его родителям, – и, освобождаясь от всех повседневных обязанностей, я могу строить с ним дороги из конструктора «Лего», играть в сказочные игры или идти в магазин игрушек, чтобы купить человечка, соответствующего размеру миниатюрного мотоцикла. Это не баловство, поскольку я контролирую размер каждой покупки, а участие в совместных делах. Всякий раз, когда внук приезжает к бабушке и дедушке в Лондон, мы придумываем для него особые игры, такие как создание игрушечного дома под кухонным столом с использованием одеял и кухонных принадлежностей. В будущем он, без сомнения, изобретет свои собственные игры, специально приспособленные к нашему дому. В дополнение ко всем радостным ощущениям я совершенно осознанно создаю для внука воспоминания. В силу неизбежности проведенное вместе с ним время не будет долгим, поэтому я хочу оставить ему теплые личные воспоминания, подобные тем, что сохранились у меня о собственных бабушках и дедушках. К сожалению, у моих детей не было бабушек и дедушек, так как все они умерли довольно рано, и я со своей стороны хочу быть уверена в том, что мой внук поймет, что такое безусловная любовь и преданность, которые могут исходить от бабушки и дедушки.
Когда я вижу, какой он маленький и беззащитный, я начинаю испытывать беспокойство по разным причинам. Я стала чересчур осторожной в отношении опасностей и, несомненно, очень раздражительной, когда волнуюсь по пустякам. Мы все беспокоимся по поводу существующих в мире опасностей и по поводу непрочности самого мира, в который мы выпускаем наших детей, но у меня есть свой повод для беспокойства. Я заметила, что стала чаще, чем обычно, вспоминать о смерти своей маленькой сестры, которая умерла более пятидесяти лет тому назад. Я почувствовала огромное облегчение, когда мой внук перешагнул тот возраст, в котором она скончалась. Я не помню, чтобы мои собственные дети вызывали у меня такую сильную реакцию, и ощутила смутное чувство вины за то, что установила связь между своей сестрой и своим внуком, тем самым заставив его нести на себе это бремя. Так или иначе, это произошло, и я не могу объяснить, по какой именно причине, однако неизменный восторг и чувство преемственности, испытанные мною благодаря внуку, принесли мне исцеление.
Эти серьезные мысли никоим образом не могут уменьшить мою радость. А что будет дальше, в следующие несколько лет? Сейчас у меня достаточно времени, чтобы вдоволь видеться с внуком, особенно в этом возрасте, пока он еще не занят учебой в школе. Я должна приложить все усилия, чтобы сохранить правильный баланс и навещать внука достаточно часто, но при этом не быть слишком навязчивой. В этом случае необходима какая-то формальная мера для бабушки, и я попрошу внука и его семью подсказать мне ее.
Два эпилога
Взгляд Лиз Мак-Рей Шоу с точки зрения психологии
В последние годы основная сфера мышления, связанная с нашими внутренними чувствами, стала более изученной. Мы пережили своего рода глобальное потепление эмоций, окружающих прохладные воды традиционной британской сдержанности и скрытности. Описание эмоциональных состояний разума всегда было главной движущей силой литературы. Двумя недавно открытыми родниками, возникшими из этого источника, являются «скучные мемуары» и исследования историй болезни.
«Скучные мемуары» превратились в популярный литературный жанр после успеха книги Фрэнка Маккорта «Прах Анджелы», в которой он описал события своего ирландского детства. Лучшие образцы этого жанра (например, книга Андреи Эшворт «События в горящем доме») вызывают эмоциональный резонанс и используют поэтическую форму изложения, что способствует быстрому восстановлению душевных сил в процессе преодоления самых неприятных и мрачных ощущений, полученных в детстве. У нас появляется некое чувство сопереживания автору и ощущение нахождения рядом с ним. Более стандартные книги этого жанра, в которых фактически отсутствуют страдания, не находят отклика и, скорее всего, обращаются к более извращенным наклонностям читателей; в этом случае мы смотрим на писателя как через стекло, вместо того чтобы устанавливать с ним реальную связь.