Читаем Что гложет Гилберта Грейпа? полностью

— Да, но вы-то кто такие? — Подчистив свой омлет, Бобби опускает вилку. Вытирает губы шелковым платком.

— А ты никогда не думал, что мертвые за нами наблюдают? — спрашивает Такер. — Ну, откуда-нибудь с высоты.

— Нет.

— О-о-о.

Пока он размышляет над услышанным, наступает желанное затишье. Может, помолчит хоть немного.

— А про миссис Брейнер, — спрашиваю я, — какие у вас шутки были?

— Никаких. У нее на губах застыла улыбка, и от этого лицо стало таким милым. Другой такой милой покойницы не припомню. И папа так же считал.

— Она была прекрасным педагогом, — опять заводит свое Такер.

— Верю, потому что такие горы цветов нечасто увидишь. Бывшие ученики присылали из Чикаго, даже из Миннеаполиса. А самая шедевральная композиция изображала эти книжки для обучения чтению, «Дик и Джейн»[2]. Доставили из Де-Мойна. От телеведущего Лэнса Доджа.

— НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! — Такер потрясен.

— Я же не придумываю. За такую композицию содрали, наверное, три сотни баксов, если не больше.

— Лэнс Додж — наш с Гилбертом одноклассник, — сообщает Такер в надежде произвести впечатление.

— Правда?

Я киваю.

— Мы с Гилбертом знаем его лет, наверное, с двух.

— Он, — уточняю я, — только в семь лет сюда переехал.

— Выходит, Лэнс — ваш ровесник?

Киваю.

— Мне казалось, он старше. Надо же, такой молодой — и так высоко взлетел.

Я больше не киваю.

— Все мы прошли через миссис Брейнер.

— Вот я и говорю: его цветочная композиция произвела настоящий фурор. Должно быть, он незаурядный парень.

Наконец мне приносят тост: холодный и без джема. Беверли продолжает мстить.

Ни с того ни с сего на Такера нападает неудержимый приступ хохота/смешков/икоты.

— Господи. Вспомнилось. Боже мой. Неудивительно, что он прислал цветы.

Бобби побледнел. Очевидно, впервые стал свидетелем Такерова припадка.

— Во втором классе… Боже!

— Дыши, Такер, — говорю я, умоляя его сбавить обороты.

— Как я мог забыть?

А Бобби понукает Такера — повторяет раз за разом:

— Ты о чем? Ты о чем?

— Дело было перед большой переменой. Смотрю я на Лэнса Доджа, а он в луже сидит. У него из штанов течет и под парту льется. Помнишь, как она его заставила перед всем классом лужу подтирать, а он разревелся? Такой слюнтяй был этот Лэнс. Гилберт… помнишь тот случай?

Пихаю к Такеру тарелочку с крошками от тоста. Потом выскакиваю из нашего закутка.

— Гилберт? Эй! Ты куда?

Сваливаю из «Рэмпа» и еду домой.


Эллен загорает на лужайке перед домом, подстелив самое красивое наше полотенце. Со мной она не заговаривает, и я быстро проскальзываю в дом. Открываю кухонный кран, набираю большую банку воды и выпиваю до капли. Звонит телефон. Эми кричит:

— Это тебя — Такер!

— Скажи, что меня нет дома.

Подставляю рот под струю и вливаю в себя сколько помещается. Живот раздулся от воды. В кухню заходит Эми; я выключаю кран.

— Он говорил про какой-то тост. Ты якобы забыл оплатить тост.

Отрываю бумажное полотенце и вытираю губы.

— Тебе разве не надо на работу?

— К двенадцати.

— Ясно.

Выходя из кухни, спрашиваю, который час.

— Примерно полдвенадцатого.

— Отлично! Пока, Эми.

Эллен натирает живот лосьоном для загара. Включаю заднюю передачу. Арни влез на иву за домом и трясет ветку — как бы машет мне на прощанье. Машу ему в ответ и отчаливаю.

Заезжаю на школьную парковку. Школа построена из красного кирпича; окна заколочены уже семь лет — с момента закрытия. Тринадцать лет туда отходил. Как раз после нашего выпуска ее и закрыли по причине вечного недобора. Кое-кто предлагает снести эту постройку — никакой видимой пользы от нее нет. Но этому не бывать. Слишком памятное здание для слишком многих.

Сижу в кабине пикапа и ворошу память. Разглядываю проржавевшее оборудование игровой площадки. Горки и качели уменьшились в размерах. Ожидаю, что на перемене сюда высыплет голосистая малышня, но нет: здесь тихо. Поднимаю край футболки и вытираю потное лицо. Тикают минуты.

Когда я разворачиваюсь, чтобы выехать с парковки, из-под колес летит гравий. На шоссе номер два, извилистом, петляющем, превышаю скорость на двадцать миль. Стрелой долетаю до местного кладбища. Оставляю пикап на дальней границе. Иду пешком до конкретной могилы, где земля бурая, еще свежая. Надгробья пока нет, и лишь картонная бирка указывает, кто здесь лежит. Семнадцать лет назад на могиле моего отца белела похожая бирка. Как видно, смерть всегда обставляется примерно одинаково. Поблизости от папиной могилы бродит незнакомая старушка; лучше повернуться к ней спиной. Зачем оскорблять чувства невиновных.

Я готов. Расстегиваю молнию на брюках и поливаю всю могилу миссис Брейнер.


Мчусь в сторону города, врубив радио на полную катушку. Подхватываю песню одной из тех групп, которые канули в безвестность: Bachman-Turner Overdrive.

Takin’ care of businessEvery day.Takin’ care of businessAnd workin’ overtime.[3]

От кафе «Рэмп» отъезжает катафалк похоронного бюро Макбёрни, следом — грузовичок Такера. Я пристраиваюсь сзади, отрезая Такеру путь к отступлению.

Такер выскакивает из кабины и орет:

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Последний рассвет
Последний рассвет

На лестничной клетке московской многоэтажки двумя ножевыми ударами убита Евгения Панкрашина, жена богатого бизнесмена. Со слов ее близких, у потерпевшей при себе было дорогое ювелирное украшение – ожерелье-нагрудник. Однако его на месте преступления обнаружено не было. На первый взгляд все просто – убийство с целью ограбления. Но чем больше информации о личности убитой удается собрать оперативникам – Антону Сташису и Роману Дзюбе, – тем более загадочным и странным становится это дело. А тут еще смерть близкого им человека, продолжившая череду необъяснимых убийств…

Александра Маринина , Алексей Шарыпов , Бенедикт Роум , Виль Фролович Андреев , Екатерина Константиновна Гликен

Фантастика / Приключения / Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее