Что гложет Гилберта Грейпа?

Быстрым шагом двигаясь по проходу номер три, втягиваю аромат некоего парфюма. Шаг замедляется. Подсматриваю сквозь разложенные на полках пакеты картофельных чипсов. Вижу девичьи руки, забирающие сдачу. Руки держат большой арбуз. Только бы это не оказались ее руки. Тихонько сдвигаю два пакета чипсов, чтобы разглядеть получше. Мне видны волосы: черные, густые, блестящие, чистые. Видна кожа, великолепная кожа. Носик, да, вздернутый. У меня заходится сердце. Совершаю быстрый поиск какого-нибудь изъяна, вроде бородавки или заячьей губы. Зубки не получается рассмотреть. Должно же в ней быть хоть какое-то несовершенство.

Мистер Лэмсон что-то говорит насчет этого арбуза: мол, весу в нем пять или шесть кило. Спрашивает, как она собирается доставить его домой.

— На велосипеде.

Мистер Лэмсон зовет меня по имени.

Обычно я лучусь от гордости, когда мое имя выкликают через весь торговый зал, но сегодня, в данный момент, я бы предпочел зваться Рэем или Дейлом. Ну, Чедвик тоже сойдет.

— Гилберт! Гилберт!

— Он за чипсами.

Быстро выхожу и останавливаюсь с таким чувством, будто у меня ширинка расстегнута или на голове колтун. Как она узнала, где я?

— Доставка, Гилберт. Будь добр.

— А? Что?

— Доставка, сынок.

— Хорошо, — говорю, словно у меня есть выбор.

Девушка Бекки поворачивается. С безучастным видом. На ней летнее платье в цветочек, зеленое с белым. Такое платье моя бабушка выбрала бы для своей внучки; такое платье Гилберт охотно помог бы задрать повыше.

— Сынок, пошевеливайся.

— А? — Стою как истукан.

— Да помоги же, наконец, этой юной леди.

— Да. Да, сэр. Помогу.

18

Она придерживает для меня дверцу. Могла бы этого и не делать. Опускаю арбуз на пассажирское сиденье. Отводя взгляд, говорю:

— Можете ехать в кузове.

— Я на велосипеде.

— Велосипед тоже туда поместится, — говорю я, не оборачиваясь.

— Предпочитаю своим ходом, — говорит она, вскакивает на горный велик с десятью передачами и мчит вперед по Мейн-стрит.

Срезает путь через пустырь, примыкающий к страховой компании Карвера. Я еду медленно, чтобы угнездившийся рядом со мной арбуз не грохнулся на пол. Она жмет на педали — поднимается в гору, к водонапорной башне. Моему пикапу туда нельзя; жду, куда ее дальше понесет. Она уже на приличном расстоянии, оборачивается ко мне, ждет. Я тоже жду. Не иначе как она там на весь день застряла; выхожу из пикапа и на своих двоих иду в гору, держа перед собой арбуз. На полпути смотрю — она едет прямо на меня. Ну, думаю, сейчас затормозит, но она проносится мимо, едва не сбив меня с ног, и мчит обратно через тот же пустырь. Сигает через Мейн-стрит.

Мы с арбузом вернулись в пикап; еду ее искать и вижу, что впереди разворачивается катафалк похоронного бюро Макбёрни. На светофоре, одном из трех в Эндоре, останавливаюсь рядом с Бобби. Он опускает стекло пассажирского окна.

— Видал ее? — кричит он. — Видал?

— Век бы ее не видать, — говорю.

Красный свет как заколодило.

— Бобби, сколько тебе годков?

— Двадцать девять!

— Тебе не кажется, что такие игрища нам уже не по возрасту?

Он смотрит на меня, подставляя ветру свою рыжую шевелюру. Стискивает губы, впивается в рулевое колесо, как гонщик, и кричит:

— Надеяться никогда не поздно!

Вспыхивает зеленый свет, и Бобби в своем катафалке срывается с места.

Я медленно сворачиваю направо по Элм. Упустил из вида девицу, но в поисковый отряд записываться не собираюсь. Еду мимо «Сливочной мечты» и вспоминаю тот злополучный вечер, когда я здесь впервые столкнулся с этой гадючкой. У церкви Христа делаю круг; никаких признаков. На лугу, где шумела ярмарка с лунапарком, тоже никаких следов не вижу. Ребята из семей прихожан убирают разбросанные коробки из-под попкорна, конфетные обертки и корешки билетов. Еду по Третьей улице к городскому бассейну Эндоры. Там плещется малышня, а из кресла спасателя за порядком следит Карла Рэмп, сестра официантки Беверли, дочь Эрла и Кенди. Я всегда говорил, что лучше умереть, чем выжить за счет искусственного дыхания рот в рот от Карлы Рэмп. По сравнению с ней сестрица ее — красотка. У Карлы волосы пловчихи, желтые, как накрахмаленные, а нос намазан какой-то белой дрянью от загара. Кстати, мой солнечный ожог быстро проходит, кожа на руках уже облезает. Миную дом миссис Брейнер, перед ним шест с табличкой: «Продается». Подвесная скамья, где закончилась жизнь хозяйки, победно парит над крыльцом.

Девчонка исчезла, и я отчасти рад.

Когда у меня пересыхает в горле, начинаю поглядывать на арбуз: тоже вариант. Подъезжаю к магазину «Хэппи-ЭНДора», чтобы купить банку апельсинового напитка. Запираю пикап и сам огорчаюсь: меня беспокоит, как бы кто не позарился на арбуз. Прискорбно, что я вообще об этом задумываюсь.

За кассой сидит Донна. Она училась в одном классе с моим старшим братом, которого и упоминать не стоило.

Короче, от Донны и от двери меня отделяют четыре ступеньки, и что я вижу: через парковку на свободном ходу гарцует та самая девица. Едет без рук. Я замираю как вкопанный, а она исчезает между домами. Чувствую себя как тринадцатилетний шкет.