Что мне сказать тебе, Мария-Анна

Она подумала о том чтобы попросить у него прощение, но не нашла в себе сил, ей показалось что это прозвучит как издевательство, учитывая всё что она когда-то сделала с ним. У неё оставались вопросы к нему: как он незаметно покинул капеллу Святого Мартина, куда увез Роберта, каким образом ему удалось исцелить мальчика и другие. Но ей чувствовалось что сейчас всё это не важно, да и вряд ли он станет отвечать. И еще ей было стыдно за Хорхе и эту комнату в подвале Дворца То.

Она поглядела на него, слабо улыбнулась и сказала:

– Я искренне надеюсь, что в той далекой западной стране ты обретешь своё счастье.

– Спасибо.

Дверь открылась и в комнату вошли закутанный в плащ ребенок и Ольмерик.

Мария-Анна резко обернулась. Ребенок откинул с головы капюшон накидки и поглядел на королеву.

Мария-Анна бросилась к ребенку, упала перед ним на колени и прижала к себе. Глаза её наполнились слезами.

– Роберт, Роберт, мальчик мой, – приговаривала она, гладя сына по голове, по спине, целуя его в щеки, в нос, в лоб, тиская его, отстраняя от себя, заглядывая ему в глаза, улыбаясь, снова прижимая его к себе. Она трогала его руки, щупала то тут то там, словно проверяя целый ли он, опять гладила по волосам, улыбалась тому как он оброс и снова целовала и тискала, буквально теряя разум от счастья и радости, захлебываясь ими, задыхаясь.

Смущенный таким страстным проявлением любви со стороны матери, Роберт отстранялся от неё, упирался в неё руками, пытался отвернуться от её поцелуев, растеряно говорил: "Мам, мам, ну что ты, что ты в самом деле" и застенчиво поглядывал на стоявшего за её спиной Гуго и помнил еще и об Ольмерике за спиной.

Его смущение и попытки уклонится от поцелуев только смешили Марию-Анну и она продолжала с удвоенной силой. Она беспрестанно спрашивала его как он, как себя чувствует, всё ли у него в порядке, ничего ли не болит. И Роберт всё с тем же смущением и как бы усталостью от её расспросов отвечал что с ним всё в порядке, в полном порядке, что ей не нужно волноваться, что ничего не болит, что он совершенно здоров.

Наконец Мария-Анна оторвалась от сына и поднялась на ноги, но всё еще крепко держа его за руку. Она улыбалась, её глаза сияли, вся она светилась как Солнце и в этот момент своего невыразимого счастья она была настолько прекрасна и очаровательна, что и Гуго и даже вроде бы непроницаемый Ольмерик были тронуты до глубины души её красотой и в немом восторге глядели на неё, не смея хоть на миг оторвать от неё взгляд. И глядя на неё, мужчины тоже улыбались, даже всегда невозмутимый норманн.

Мария-Анна посмотрела на протиктора.

– Ольмерик, будь добр, оставь нас одних, – проговорила она.

Тот поклонился, едва заметно усмехнувшись её ласковому тону, и вышел.

Мария-Анна обернулась, не выпуская руки сына, быстро подошла к Гуго, обняла его одной рукой за шею, приподнялась на носках и поцеловала его в щеку. С нежностью заглядывая ему в глаза, она сказала:

– Спасибо тебе за всё. Я не смею просить прощения за всё что сделала, но если это только возможно, оставь прошлое в прошлом. И если тебе что-то нужно только скажи.

– Позволь попрощаться с твоим сыном, – тихо сказал он и она видела что его глаза увлажнились.

– Конечно. – Она отпустила руку Роберта и отступила в сторону.

Гуго встал на колено и прижал мальчика к себе. Поцеловал его в лоб, что-то прошептал ему на ухо, улыбнулся, потрепал по плечу и поднявшись на ноги, направился к двери. Там остановился, обернулся, поглядел на мальчика и сказал:

– Прощай, Роберт.

– Прощай, Гуго, – ответил тот, немного растерянно и взволновано, он остро чувствовал какую-то важность и пронзительность момента, но не понимал до конца почему это всё так важно и пронзительно.

Гуго посмотрел на королеву.

– Прощай, Мари.

– Прощай, – ответила она. Она уже собралась назвать его имя, но так и не решилась и только повторила: – Прощай.

63.

Заняв еще раз своё место на возвышении перед алтарем, Мария-Анна чувствовала себя уже совершенно свободно и смотрела уже не куда-то в пустоту, а на лица тех, кто стоял внизу. Смотрела спокойно, без малейшего волнения и напряжения. Она снова была королевой, королевой до конца своей жизни, но кроме того, улыбалась она про себя, сейчас она ещё была и королевой в очень хорошем настроении, даже игривом настроении, а потому весьма опасном для окружающих. Она спокойно взирала даже на нахальных баронов Севера, даже на ненавистного Филиппа дю Тьерона.