Некоторые переговаривались со своими соседями, но очень сдержанно и негромко, ибо все присутствующие, даже в какой-то мере и необузданные бароны Севера, относились с уважением к этому святому месту и старались вести себя самым достойным образом в храме Божьем да еще и в присутствии столь важных свидетелей. Большинство же гостей пребывало в молчании и в какой-то задумчивой созерцательности разглядывали пышное убранство собора и время от времени раскланивались с кем-то из знакомых. Многие видимо размышляли над тем что же здесь должно вот-вот произойти и, зная взбалмошный и крутой нрав королевы, возможно чувствовали себя неуютно, ибо вполне допускали что предстоящее событие может каким-то негативным образом отразиться и на них.
Наконец на улице начался шум и суета. Послышался стук копыт и грохот колес, радостные крики, а также брань стражников. В соборе всё пришло в движение. Люди спешили занять свои места и освободить центральный проход. Все обратили свой взор к главному входу, в огромном помещении собора стало тихо.
Мария-Анна, затянутая в своё любимое испанское черное платье, очень бледная, практически без каких-либо украшений, вошла в собор. Впереди, как два огромных фрегата, двигались Ольмерик и Олаф, контролируя и освобождая проход своей госпоже. Несмотря на то что оба протиктора уже почти сутки не спали, они выглядели собранными и внимательными. За королевой шел её секретарь, деловитый, сосредоточенный Антуан де Сорбон маркиз Ринье и её Первая фрейлина, прелестная как солнечный зайчик, но в данный момент немного напряженная графиня Луиза Бонарте. Далее следовал нарядный и мужественный Верховный командор, граф Ливантийский, Шон Денсалье. Он пытался выглядеть хмурым, но сквозь эту напускную серьезность то и дело проскальзывало сияние победителя. Он смотрел на шагавшую впереди гордую неприступную Марию-Анну, перед которой почтительно склонялись высшие вельможи королевства, и самодовольно вспоминал о том, что он делал с этой надменной женщиной недавней ночью. За командором шел некий высокий монах-доминиканец в белой рясе с кожаным поясом и сверху черным плащом с глубоким капюшоном. Капюшон был накинут на голову и разглядеть лицо не представлялось возможным. Этот человек вызывал некоторое любопытство у присутствующих, возможно что это личный духовник королевы, предполагал кто-то, и раз он здесь, то дело предстоит серьезное. Замыкали процессию два армейских офицера, два капеллана, старшие помощники Реймсского архиепископа, несшие в руках по бумажному свитку, и два герольда в пышных одеяниях.
Королева, ни на кого не глядя проследовала вдоль центрального прохода, мимо склоняющихся слева и справа людей. Даже бароны Севера изобразили что-то вроде поклона, кивнув головой, и только упрямый владетель Орна не сделал ни единого движения, но на это казалось никто не обратил внимания. На алтарное возвышение Мария-Анна поднялась первой, за ней монах-доминиканец, затем капелланы и два герольда, вся остальная свита осталась внизу, заставив потесниться баронов и прочих. Возле алтаря королеву уже ожидал архиепископом Реймса Шарль де Гизен. Он растеряно взглянул на монаха, не совсем понимая кто он такой и что тут делает, но как и остальные решил что это какой-то личный служитель королевы и выкинул его из головы. Сам монах, дабы не привлекать излишнего внимания отступил назад. Герольды заняли места по краям возвышения, а капелланы принялись устанавливать деревянные подставки, на них они положили бумажные свитки, предварительно сняв с них ленты, и отступили в сторону.
Мария-Анна вышла вперед, заняв центральное место перед алтарем, чтобы все видели и слышали её.
Оба герольда, уловив невидимый сигнал, одновременно объявили:
– Её Величество Мария-Анна Вальринг Божьей милостью королева…, – и дальше последовало долгое перечисление земель и доменов, которыми она владела, – желает говорить. Так слушайте же, слушайте, слушайте и не говорите, что не слышали!
Глаза всех присутствующих были прикованы к королеве. В огромном соборе стало тихо-тихо. Мария-Анна молчала, глядя куда-то вдаль над головами людей.
– Я, Мария-Анна Вальринг, урожденная Мария-Анна де Савойе, законная королева названных земель и прочих, перед Богом и людьми желаю объявить свою следующую волю. Сего дня сего года я по доброму своему желанию, объявляю что…
В этот самый момент, в нарушении всех возможных правил и условностей, к ней быстро подошел монах-доминиканец и что-то прошептал на ухо. Мария-Анна совершенно сбитая с толку повернулась к нему и растерянно переспросила: "Что?" Он еще раз что-то прошептал ей.