Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

«Только бы не та, из-за которой все рухнет», – мелькает у меня в голове.

– Контракт, равно как и сделка с «Зодиаком», могут быть реализованы, принести вам солидные прибыли и могут оказаться лишь прекрасной иллюзией. Все зависит от вас.

– А именно?

– Как вы понимаете, обе сделки сулят выгоду главным образом вам, а не фирме. Эта услуга, которую мы вам оказываем. Вы же, разумный человек, не можете не знать, что существует правило: услуга за услугу.

– Конкретно?

– Моей фирме вы не можете быть особенно полезным.

Однако в силу ряда обстоятельств, кроме своей фирмы, я представляю еще один институт. И вот этому институту вы могли бы оказать услугу. Вероятно, вы догадываетесь: речь идет о разведке.

Он умолкает, не отрывая пристального взгляда от моего лица.

Удивление, которое я изображаю на своем лице, не слишком сильное, но и не слабое. Оно именно такое, каким должно быть удивление несведущего и не такого уж дотошного человека.

– Да, как будто понимаю, – говорю я, выдержав взгляд

Бауэра. – Только, вы ведь знаете, у меня совсем другая специальность, и мне не совсем ясно, чем бы я мог быть полезен вашему… институту.

– Вам станет ясно, когда мы договоримся о главном. А

что касается специальности, то об этом тревожиться не стоит. Разведчики не какая-то особая каста. Ими могут быть и коммерсанты вроде вас, и врачи, и адвокаты, и ученые – словом, обыкновенные граждане.

– Послушайте, господин Бауэр, – обращаюсь я к нему, ерзая на стуле. – А нельзя ли, чтоб услуга, о которой вы говорите, была несколько проще: ну, скажем, комиссионные или какой-то процент в вашу пользу, и вообще, вы понимаете, мне не хочется впутываться во что-то такое, что не связано с моей работой, да еще в такой момент, когда мои собственные дела не так уж блестящи.

– Ваши дела могут быть блестящи лишь в том случае, если вы займетесь другими. Притом должен вас предупредить, никаких особых подвигов требовать от вас не станут, и вообще, вы ничем не рискуете, разве только тем, что можете набить себе карман…

– Благодарю, – бросаю в ответ. – Только я не ребенок и понимаю, что никто не станет набивать тебе карман за какие-то пустяки.

– Речь идет не о пустяках, но о вещах, которые ни в коей мере не нарушат вашего спокойствия и ничем вам не грозят, – уточняет Бауэр. – Сделки, прибыли – все это дело весьма приятное, но не забывайте, если верх возьмет коммунизм, ничего не останется не только от наших прибылей, но и от нас самих. У людей свободной Европы есть гражданский долг, господин Роллан!

Наш торг продолжается еще какое-то время, при этом

Бауэр живописует мне то туго набитый деньгами карман, то коммунистическую опасность, пока я в конце концов не капитулирую, и не столько оттого, что напуган призраком коммунизма, сколько от страха перед лицом финансовой катастрофы.

– Так и быть, – уступаю я. – Выкладывайте, что вы от меня хотите.

– Вы это узнаете самым подробным образом. Но первое, что вы должны сделать, – это продать «Хронос».

– Как?! – восклицаю я на этот раз без притворства. –

Продать мою жемчужину техники?

– Именно, – спокойно кивает Бауэр. – Продать свою жемчужину. Незамедлительно и без колебаний.

И вот мы снова в поезде – я и моя секретарша. Если в

Мюнхене ей на глазах с каждым днем становилось все хуже, то сейчас я с удивлением замечаю, что лицо женщины посвежело, хотя к румянам она на этот раз не прибегала. Я не говорю о каком-то опьяняющем воодушевлении. Эдит едва ли способна на это – просто у нее исчезли признаки мигрени и меланхолии. И это так сказывается на ней, что она даже не против погостить в моем купе и выкурить сигарету.

Эдит садится у окна и закидывает ногу на ногу, отчего ее бедра обрисовываются под юбкой в обтяжку предельно выразительно.

– Все еще не могу понять, зачем вам понадобилось до последнего момента скрывать от меня, что из Мюнхена мы едем не в Женеву, а в Амстердам.

– Но причина, заставившая нас ехать в Амстердам, появилась в последний момент, – с ходу возражаю.

Не люблю прибегать к мелкой лжи, но подчас в этом находишь единственный способ избежать долгих и бесполезных пререканий.

– И вы храните эту причину в тайне?

– Отнюдь. Имеются в виду переговоры с главной дирекцией фирмы «Зодиак». Вообще имеется в виду именно то, в чем вы так глубоко сомневались.

Она смотрит на меня испытующе, но не отвечает на мои слова.

– В Мюнхене вас изводила мучительная боль! – сочувственно, хотя и без всякой связи, говорю я.

– Вы не можете себе представить, как это было ужасно! – подтвердила она.

– Другой бы на вашем месте, пожалуй, отдал бы концы.

Неделю не выходить из комнаты – да от одного этого не то что голова разболится, до самоубийства дойти можно.

При этих словах я протягиваю руку и закрываю дверь.

– Оставьте ваши пресные шутки, и не надо запирать дверь, – бросает Эдит, не теряя, однако, самообладания.

– Ужасный сквозняк. Головная боль может вернуться так же просто, как исчезла. И потом, нам надо поговорить.

Карие глаза Эдит не в состоянии скрыть тревогу.

– О чем?

– О многом. Можно, к примеру, начать с того пустяка: кого вы боялись в Мюнхене?

– Боялась?