Что может быть лучше? (сборник)

Джой вышла замуж в восемнадцать лет за своего школьного возлюбленного и до гибели мужа не имела ни одного любовника. Всё её время и силы уходили на воспитание двоих детей, работу в благотворительных организациях и конечно же заботу о любимом муже. Оба они вышли из состоятельных семей, и поэтому им не приходилось биться за кусок хлеба или даже за кусок масла. Более того, муж и жена активно занимались меценатством. Жизнь их была такой безоблачной, что гибель мужа Джой восприняла как неизбежную плату за столь долгую счастливую жизнь. Постепенно выходя из шока, а потом из траура, Джой с опаской думала о возможном счастии, которое обязательно, как она теперь полагала, будет уравновешено каким-то несчастьем. Поэтому, когда у неё появился первый любовник, с которым она впервые испытала оргазм от языка, Джой испугалась, какое же несчастье может теперь последовать за это наслаждение. Но несчастья не происходило, а наслаждения множились, возникнув у неё в заднем проходе, на удивление уместно наполнившимся членом её умелого любовника. Мир новых наслаждений затмил все её страхи перед «обязательной расплатой», и тот факт, что любовник Джой бросил её через три месяца, увлёкшись молодой женщиной, вовсе не показался Джой несчастьем. Вернее, она бы с радостью посчитала его уход за несчастье, чтобы поскорей им расплатиться с судьбой за новые горизонты наслаждений, которые перед ней открылись.

Однако следующий любовник, который ей попался, больше напоминал ей мужа (она отгоняла от себя это кощунственное сравнение), чем учителя наслаждений, который покинул её, и поэтому близость с Дэвидом стала периодом великого торжества изощрённого секса, к которому она была уже готова и который теперь она могла смаковать, забыв думать о «возмездии судьбы».

Однажды Джой надела вызывающее платье, когда они отправлялись на вечеринку в Halloween. На её вопрос Дэвиду, как ему она нравится, он заметил:

– Чужую женщину в таком платье я бы захотел изнасиловать.

– А меня? – оскорбилась Джой.

Так она подтвердила давнее наблюдение Дэвида, что суть женщины в том, что она всегда напрашивается. Хочет она того или не хочет.

Джой не стеснялась своей не первой свежести, потому что видела, как её нагота влекла Дэвида, и Джой чувствовала себя обнажённой не тогда, когда она ходила перед ним голой, а когда все кольца с её пальцев были сняты.

К счастью для Джой и, конечно, для Дэвида, мысли её были заняты не только наслаждениями – Джой была так увлечена своей галереей, организацией выставок, выбором картин, рекламой, что она не докучала Дэвиду. А у Дэвида имелись свои особые интересы, так что и он не обременял Джой своим излишним присутствием.

По молчаливому уговору они, за редким исключением, не проводили ночи вместе и встречались в квартире Джой, чтобы ей не возвращаться домой одной или чтоб Дэвиду не тащиться её провожать – в их годы ночь требовала крепкого сна. Такой распорядок общения позволял им не становиться свидетелями манифестаций друг дружьей старости, которая особенно наглядна по утрам. Если утром приятно смотреть на пробуждающуюся юницу, то вид старой женщины при её пробуждении вряд ли вдохновляет её любовника. Это симметрично относилось и к Джой, у которой вид пробуждающегося помятого старого лица тоже не способствовал бы её хорошему настроению.

Распорядок дня у Дэвида установился восхитительно однообразным, именно к такой жизни он и стремился. Разнообразие однообразия – вот идеальная форма бытия, которую ему наконец удалось достичь с помощью стремления к знаниям, которое владело им на самом глубинном уровне. Так что своё влечение к всевозможным женщинам он объяснял не чем иным, как тем же стремлением к знаниям, ибо недаром говорится «познать женщину». Познание женщины вполне сравнимо с научным познанием, которое всегда влекло Дэвида. Ещё в детстве, в том же жестоком интернате, среди мальчишек считалось позорным «работать на других». Дошло до того, что тот, кто открывал дверь для других, становился объектом насмешек – ведь это тоже была «работа». Каждое утро мальчишек десять, ярых противников «рабства», скапливались у двери школьного здания, и никто не хотел входить, так как надо было открыть дверь. Все ждали какого-нибудь не подозревающего об этом «позоре», кто откроет дверь, и все ринутся за ним, торжествуя, что им не пришлось унизиться прикасанием к ручке двери, тягой двери к себе, чтобы этим воспользовался кто-то другой.