Что может быть лучше? (сборник)

Но что трагедия, измена
для славянина,
то ерунда для джентльмена
и дворянина.
Граф выиграл, до клубнички лаком
в игре без правил.
Он ставит Микелину раком,
как прежде ставил.
Я тоже, впрочем, не внакладе:
и в Риме тоже
теперь есть место крикнуть: «Бляди!» (3:23)

Иными словами: Микелину увели, тогда, отбросив ревность, перейдём на блядей. Так, что ли? Нашлось место в Риме, где блядей достать можно… но Бродский ретируется в поэзию, ибо она подручнее, чем бляди:

Как возвышает это дело!
Как в миг печали
всё забываешь: юбку, тело,
где, как кончали.
Пусть ты последняя рванина,
пыль под забором,
на джентльмена, дворянина
кладёшь с прибором (3:24).

Поэзия – надёжное убежище от любовных неудач, от безбабья. Поэзия – это то место, из которого дворянину показывается фига. А баба – это то место, из которого дворянин показывает фигу поэту.

Стихотворение «ГОРЕНИЕ» – одно из редчайших стихотворений в жанре прямого, конкретно любовного обращения к женщине, без привлечения смерти в помощники. Там есть прежний лейтмотив женщины то влекущей, то недоступной:

Я всматриваюсь в огонь.
На языке огня
раздаётся «не тронь»
и вспыхивает «меня»!
От этого – горячо.
Я слышу сквозь хруст в кости
захлёбывающееся «ещё!»
и бешеное «пусти!» (3:29)

Практичность этой поэтической ситуации могла состоять в просьбе-требовании женщины довести её до оргазма, но когда мужчина извергается чуть раньше, то женщина звереет и с той же силой требует: «пусти!»

Я был только тем, чего
ты касалась ладонью… (3:42)

Возможен широкий диапазон метаморфоз бытия, который уже обозначался Бродским: от лба и торса до пениса (см. 2:457).

Мир состоит из наготы и складок.
В этих последних больше любви, чем в лицах (3:43).

Если нагота, да ещё складки, то это уж точно пизда. То есть в пизде больше любви, чем в лице. Пизда как олицетворение любви. Так и есть. Зрелость возраста даёт понимание сути секса.

Бюст, причинное место, бёдра, колечки ворса…
…Временные богини!
Вам приятнее верить, нежели постоянным.
Славься круглый живот, лядвие с нежной кожей! (3:48)

Каждая женщина – временная богиня, потому что смертная, а также и потому, что женщина видится богиней, пока не наступил и отхлынул оргазм, что снова делает их смертными. Но на время желания – они и в самом деле богини.

До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу
в возбужденье (3:68).

И всё? Сказав А, никакого Б не произносится: ничего от возбуждения не остаётся, опять вещи и прочее грустное. То есть следует не Б, а классический Бродский.

Ты тоже был женат на бляди.
…сонмы чмокающих твой шершавый
младенцев… (3:108)

– У нас немало общего, – говорит Тиберию Бродский. Но до сосущих член младенцев, уверен, общее не дошло. Остановились на блядях. И что (вернее, кто) может быть лучше?

В стихотворении-поэме-эпосе «ПРЕДСТАВЛЕНИЕ» Бродский пользуется возможностью темы, которая позволяет ему от третьего лица вдоволь покасаться сексуальной тематики. «Третье лицо» позволяет ему чужими руками жар загребать:

(И косвенная речь
в действительности – самая прямая…) (3:114)

Между прочим, все мы дрочим… (3:116)

Непременность мастурбации – самый сильный сексуальный образ во всей поэтике Бродского. Повторение его многократно на протяжении лет (см. 2:85,2:171,3:236,3:243).

Ещё бы – самое доступное сексуальное общение – это с самим собой.

Всё пропало:
…красавицыны бели (3:117).

Почему же красавицыны бели пропали – никак, вылечилась? Тогда чего же о них горевать? Но раз они попали в перечень пропавшего, характеризующий ушедшую эпоху, то скорее всего красавицыны бели пропали вместе с самой красавицей. А тут действительно можно пожалеть, и в таком случае красавицыны бели, как и прочие выделения красавицы, станут достойным предметом ламентаций.

…И младенец в колыбели,
слыша «баюшки-баю»,
отвечает: «мать твою!» (3:117)