Что мы пожираем

– Ты делаешь то, что считаешь правильным. Ты знаешь, кто ты и чего хочешь. Мой отец… – он заколебался и снял очки. – Он придумал много правил, особенно для меня и моей матери. Мы должны были им следовать. Однажды моя мать отказалась это делать. Она нарушила правила и забрала его корону. Я все еще следую некоторым из них. Я не такой сильный, как ты. Я – песок под волнами, но ты – край утеса, вечного, незыблемого. Нас всех не будет на этом свете, а ты еще будешь здесь. И ты не будешь тратить время на сожаления.

Мне тоже было о чем жалеть, но я привыкла не тратить на это время. Теперь Крик был старым другом.

– Монстр, что течет по моим венам, – сказал он, – принес мне столько сожалений, что их хватило бы на дюжину жизней. Я постоянно терплю неудачи. Это невыносимо.

– Иногда потерпеть неудачу – единственный выход, – я протянула руку и заправила его волосы ему за уши, проведя пальцами по следам от его очков. – Иногда мы терпим неудачу, даже когда все делаем правильно. Иногда ответов нет.

Алистер покачал головой.

– Нет. В мире есть правила. Благие их знали, а Грешные – нарушали. Если мы сможем понять эти правила, мы сможем сделать все, что угодно.

– Алистер, – вздохнула я. – А что, если мы закончим как Крик? Что если что бы мы ни сделали, этого будет мало? Дверь – творение Грешных. Она не должна подчиняться правилам.

– Я отказываюсь так легко принимать неудачу, – сказал он. – Из этого монстра можно будет извлечь какую-то пользу.

– Может быть, у него хорошо получается только что-то плохое, потому что ты всегда считал его монстром.

Мой грехотворец издал трель, соглашаясь с моими словами. Меня пробрала дрожь.

Алистер обратил на меня взгляд своих темно-серых глаз, обрамленных глубокими тенями, и рассмеялся. Смех его быстро затих.

– Он не из этого мира. Он – сила природы.

– Но он принадлежит этому миру, – сказала я. – Он похож на Дверь – он здесь, но не полностью. Он влияет на нас незримо для нас самих.

Руки Двери было сложнее увидеть, чем руки Уилла, но от этого они не были менее реальны.

– Она может воздействовать на нас даже тогда, когда мы не находимся в ее пределах, – я коснулась губ и ощутила вкус его красной грязи. – Она показала Сафии дверь, которую она никогда не видела.

– Но она не может на нас воздействовать, – сказал Алистер, поднимая ладонь и сгибая пальцы. На стене появилась тень собаки. – Когда мы вне ее границ, она может только нас заманить. И в каком бы мире она ни существовала, достучаться до нас она может только в этой пещере.

Я поднесла руку к плечу и коснулась дыр, которые остались в моем пальто после стычки с Дверью. Они были странными, обожженными по краям, как будто разъеденными тем, из чего состояла Дверь. Она коснулась меня, а я прикоснуться к ней не смогла. Я просунула палец в дыру и коснулась ногтем кожи. Остальные мои пальцы коснулись ткани, не причиняя никакой боли.

– Мы всегда с тобой, – сказала я. – Мы всегда следим за тобой.

Алистер коснулся моей руки.

– Лорена?

– Это не Дверь. Это дыра, или заплатка, или подшивка, но это не Дверь. Это место, где их мир связан с нашим.

– Лорена, – сказал он, – это совершенно бессмысленно.

– Смотри, – я положила его руку себе на плечо и вела его пальцы, пока он не коснулся дыр. – Представь, что выжившие Грешные не были изгнаны. Представь, что вместо этого мир был завернут в какого-то рода полотно, что он был отделен от их мира. – Я засунула руку под нижнюю, целую часть пальто, пошевелила пальцами, и он раскрыл рот. – Дверь – это слабое место, в котором наша сторона ткани соединяется с их.

Алистер просунул пальцы в дыры и схватил меня за плечо. Из его горла сорвался тихий звук.

– Грешные никуда не делись, – сказала я. – Дверь – вовсе не дверь. Просто мы воспринимаем ее как дверь – или так ее могут воспринимать наши смертные умы. А как она хочет, чтобы мы ее воспринимали? Это изношенная часть ткани, которая вот-вот порвется.

Я прижала пальцы к пальто, и он положил на него свободную руку. Даже сквозь ткань я чувствовала, как он дрожит.

– Наши грехотворцы пришиты к нам как пуговицы, поэтому они могут взаимодействовать с нами незримо.

Алистер кивнул.

– А Грешные, не пришитые, не могут. Конечно, до того, как этот мир стал нашим, он принадлежал им. Изгнание Благих и Грешных просто удерживало их от вмешательства в наши дела.

Я схватила его за руку, нарисовала круг на его ладони и сказала:

– Мир, – я нарисовала вокруг него еще один круг, и он вздохнул.

– Ткань, – сказал он. – И Дверь.

Я провела одну линию через верхнюю часть обоих кругов, соединив внешний с внутренним, как брошь к пальто.

– С Грешными за ней.

Когда Дверь откроется, в Цинлире будет негде спрятаться. Грешные не хлынут из Устья. Они просто появятся. Повсюду. Все сразу.

Если план Уилла воплотится в жизнь, у них ничего не выйдет. Когда станет известно, что Дверь открыта, бежать в убежища не будет времени.

Если я права.

– Нужно это проверить, – сказала я.

– Давай начнем исследования прямо сейчас. – Алистер взял мое лицо обеими руками и прижался лбом к моему лбу. Его губы скользнули по моему носу. – Я знал, что мы сотворим великие деяния.