Что-нибудь такое

– Я ЗЕМЛЯ! – звонко запела Ленка и обернулась к нам. По сценарию.

Мы молчали. Как будто сургучом рот залили. Растерялись.

– Я ЗЕМЛЯ! – отчаянно повторила Ленка и снова повернулась к нам, вопросительно.

Пионервожатая отчаянно махала руками, но почему-то все онемели.

– Я ЗЕМЛЯ… – Ленка произнесла это дрожащим голосом, заплакала и убежала.

Праздник был сорван.

Уже не вспомнить, почему мы не подхватили, как на репетициях, прекрасную эту песню, но помню, как все стали называть после этого Ленку Землей.

«Во, Земля идет», – говорили мальчишки, не сводя глаз с ее ног, редкой красоты были ноги. Такие ноги украсили бы не только коридор нашей школы, а любую планету, помимо Земли.

Ленка краснела, вспоминая свои дурацкие запевы, этот глас в пустыне, это «Я Земля».

– Какие же вы сволочи, – плакала она. – Почему не подхватили? Мы же репетировали.

И уходила от нас, которые смотрели овцами на нее и не знали ответа. Правда не знали.

Уходила, и все смотрели на ее ноги, не замечая ее слез и румянца обиды и позора. Ей казалось, что она выглядела полной дурой. Ужас, какой дурой.

Я дружила с ней долго, как-то позвонила после лета в дверь квартиры, она открыла и говорит: «А у меня папа умер. Заходи».

В девятом классе они с мамой уехали в Подмосковье, Ленка пошла в новую школу, и все там смотрели на ее ноги, все хотели влюбляться в нее, тогда говорили «гулять».

Гулять пацаны хотели только с ней. Потом мужчины хотели с ней гулять. Потом мужья, их было несколько, и мужчины одновременно с ними, и всем очень нравились ноги, такие ноги не могли не влюбить в себя. И даже врач скорой помощи с амбалами из психиатрии, они приехали, когда она пыталась резать вены, увидели ее ноги и сказали: «С такими ногами разве можно вены резать? Глупо с такими-то ногами».

Все просто

Баба Лиза была древняя, как грек.

Казалось, она никогда не была девочкой, а сразу родилась бабой Лизой, шустрой, с белесыми глазами, морщинистой и длинноносой.

В свои двести лет она совала свой нос во все, никто из соседей не оставался без ее внимания, ворчания, вопросов обо всем и изнурения заботой.

Она часто пекла пирожки, и все знали, по запаху на весь южный двор, что сегодня можно ужин не готовить, обязательно прискочит баба Лиза с тарелкой, а на тарелке будут горкой горячие пирожки, а под ними салфетка.

Баба Лиза жила с дочкой и зятем. Зять был вечно курящий и смотрящий с балкона третьего этажа увалень в майке, он все время бросал сверху моей дочке конфеты, а жена его, дочка бабы Лизы, все время с матерью ругалась.

Баба Лиза носила вместе с пирожками в каждую квартиру сплетни, все закатывали глаза, но из-за пирожков терпели и кивали невпопад. А вслед говорили: «Чертова старуха, вот живчик!»

Живчик внезапно умер.

Это было так странно и дико… Сразу стали интересоваться ее жизнью.

Кто-то сказал, что Лиза, оказывается, была когда-то молода и пела в опере. Кто-то сказал, что она даже была еврейка, вспомните, какой у нее длинный нос был!

Дочка бабы Лизы, некрасивая и грузная, тоже горько плакала, как будто они не ругались никогда с дикими воплями.

Никто не верил, что баба Лиза способна умереть и так всех осиротить.

Разве такое бывает с древними греками?

Они же не умирают, просто сменяются цивилизации, все очень просто.

Бессмысленное счастье

Морские волны Балтики – как их жители. То теплые и ласковые, то сдержанные и прохладные.

Накатывают вперемежку, но там, дальше, где уже глубоко, – тепло. Надо только полностью окунуться.

И вот плывешь по золотистой дорожке, которую бросило через море предзакатное солнце. Плывешь до совсем близкого солнца, оно еще красное, но вот-вот резко упадет куда-то. Исчезнет. Как кукла в театре Образцова падала за ширму.

Но пока солнце ждет, и плывешь по этой дорожке золотой, чтобы приблизиться и успеть сказать: «Привет, солнце! Ты как?»

Но не успеваешь.

Вдруг небо начинает меняться каждые несколько минут, самые причудливые невероятные краски на северном небе в закат, то одна картина, то другая, и краски другие, уже не красные с синим, а желтые с зеленым, например. И серым.

Как будто художники, которые уже давно покинули этот мир, спешат, по очереди, напомнить нам, дуракам, с неба, как красива планета наша.

Напомнить и спросить: люди, что же вам все не живется спокойно, когда такие моря и закаты? И сосны, и песок, и топот ежиков в ночи. И черника и смородина с нежным творожком по утрам, полная миска, заботливыми руками приготовленная и поставленная на круглый летний столик под сосной. Сосна упирается в небо.

Что же вы все делите и поделить не можете, и наесться не можете, и навластвоваться всласть?

Плывешь и думаешь об этом, а потом думаешь: «А просто плыть не пробовала? Нет?»

Попробовала. Опять думается. О том, что вдруг, быть может, появится принц рядом и спросит с надеждой: «Вы не тонете случайно? Нет? Как жаль. Ну ладно. Пока. А то я вас хотел спасти».

Пока думала про то, про это, два часа прошло, два часа плавала, и так каждый восход и закат. Каждый день. Абсолютно бессмысленное счастье.

Шерстяная Валька