Что осталось от меня — твое

Я знаю, Рина ни за что не простила бы человека, который отнял у нее жизнь, мужчину, который не любил ее настолько, чтобы отпустить. Этот мужчина перед вами — он заманил Рину в ловушку, постоянно лгал ей и в конце концов хладнокровно убил. Он знал, что делает. Он разрушал наши жизни. Я заклинаю и умоляю вас ради чести моей дочери и ради моей веры в правосудие — а я верю в силу нашего правосудия — вынести Каитаро Накамуре единственно возможный приговор: смертную казнь.

Я в полном одиночестве сидела за столом в кабинете дедушки, так же, как некогда сидел здесь он. Разница заключалась лишь в том, что чернила, которыми были написаны эти строки, давно высохли, а в руках я держала фотокопию заявления, которую мой педантичный дед подшил к делу о смерти дочери. Я плакала. Я снова потеряла маму, а отчаяние дедушки превратилось в мое собственное, словно оно таилось тут все эти годы, ожидая, когда я повстречаюсь с ним. Но у меня ничего не осталось. Только тающие образы тех, кого я любила. Я старалась удержать их в памяти, но не могла. Они изменились. Все изменилось.

Я думала о дедушке, который сейчас наслаждается отдыхом на горячих источниках, в покое и уюте, зная, что обеспечил мое будущее. Все, что дед планировал, осуществилось, отныне меня ждали ясный путь и безмятежная жизнь. Я думала о человеке, который рассказывал мне о правосудии и справедливости, держал на коленях, читал книги, учил хорошим и добрым вещам. Но теперь передо мной предстал иной Ёси Сарашима. Горе моего дедушки было таким же бездонным, как и мое собственное. И все же я не могла понять чувства вины, которое горе породило в нем.

Я сидела над бумагами деда, перечитывала предложение за предложением и задавалась вопросом: что скрывается за этими словами? Он познакомился с Каитаро, когда тот жил с моей мамой и любил ее. Дедушка смотрел на него глазами своей дочери, был посвящен в их планы, представлял, пусть и в общих чертах, как они собираются жить — втроем, вместе со мной. После развода моих родителей дедушка принял Каитаро в семью. И чем внимательнее вглядывалась я в заявление Ёси, тем сильнее беспокоило меня это странное сближение между дедом и избранником мамы, превратившееся затем в столь дикую ненависть. И тем отчетливее звучал в голове вопрос: что за демон терзает душу Еси Са-рашимы? Возможно, более жестокий, чем горе.

Подняв глаза от бумаг, я поняла, что комната окутана сумраком. Пока я читала, солнце зашло, на город опустился вечер. Я включила настольную лампу и начала собирать листы, исписанные рукой дедушки, чтобы сложить их обратно в папку. И только сейчас заметила прозрачный пластиковый конверт, затерявшийся среди документов. Один взгляд на него заставил меня улыбнуться. К пластику была приколота карточка, на которой значилось: Юриэ Кагашима. Еще бы! Если дедушка готовил документы для прокурора, не мог он обойти и сторону защиты. В конверте лежало всего несколько страниц и письмо, напечатанное на пишущей машинке.

Я вспомнила нашу первую встречу с адвокатом Кагашима много лет назад. Мне было семь, и я была ребенком. В памяти осталась доброта этой незнакомой женщины, бэнто с копченым угрем, которым угостила меня Юриэ, и наша игра в сёги. Само собой, теперь воспоминания обрели иную окраску, поскольку мне было понятно, что стало причиной нашего знакомства. Юриэ Кагашима обнимала и утешала меня, адвокат Кагашима присутствовала на вскрытии моей матери, видела ее мертвое тело и прикасалась к нему.

И она говорила с моим дедушкой. Юриэ несколько раз пыталась подступиться к Ёси.

Что-то в деле Каитаро заставило ее так поступить, что-то вопреки уликам и даже видеозаписи, где он подписывает признание. Она встречалась с Каитаро Накамурой, пока тот был жив, — мне не суждено увидеть его. Юрнэ Кагашима говорила с ним, смотрела на шрамы у него на лице, слушала его рассказ. А потом Каитаро вернули в камеру и назначили день суда. Ее симпатия к подсудимому взбесила моего деда, однако никак не повлияла на его объективность в отношении адвоката Юриэ Кагашимы. К тому моменту, когда бумаги дедушки попали ко мне, я уже познакомилась с документами защиты. Но мне хотелось самой рассмотреть детали и прийти к выводу, как это делают судьи. Я не желала воспринимать факты через дымовую завесу чужого мнения. Изучая материалы дела, переданного мне Юриэ, я умышленно не заглядывала в ее личные заметки и не читала заключение, которое адвокат представляет суду. Поэтому, когда позже тем же вечером я прочла их, меня поразило, насколько точными оказались предположения деда, составившего список вариантов, которые изберет защитник Каитаро Накамуры.