Что посмеешь, то и пожнёшь

– Обыкновенно… А как приезжает жених за невестой.

– Да в ночь, наверно, Ваня, не приезжает, не караулит за углом. Ты давно в Гнилуше?

– А по свету ещё прикатил.

– Полный откид! И с той поры подпираешь угол?

– Зачем же… Парень я ходовой. Мог бы к тебе на заводишко привеяться. Но ты не разрешаешь мне на заводе возникать… Так я на девять сходил в кино. Честно отсидел сорок три тегеранские серии[257] и на свой посток к тебе под окошко. Стою вот, ёксель-моксель-фокс-Бомбей! Грею твой угол.

– Ты не помнишь, – осуждающе заговорила Катя, – кто мне клятвенно обещал, что без предварительного звонка или письма не приедет? Забей митинг[258], тогда и лети! Помнишь наш уговор?

– Помню, Катюшенька! Всё распрекрасно помню! – заторопился словами парень. – Только ты уж прости. Некогда было названивать. В десять ноль – ноль спрыгнул с крыши и к вашей милости!

– С крыши? Это уже лучше, чем с дерева. Всё-таки прогресс… Так ты чего не дал предупредительного звонка?

– А когда б я давал? В шесть утра всей помочью навалились тюкать. Грому на весь мир! Железо оно и есть железо, без грома не пустит в себя гвоздь. Эх, нечего гвоздю делать, бьют по шапке, надо лезть! Ты только представь! Ровно в десять вмолотили последний гвоздину, а в пять минут одиннадцатого я уже в электричке, летел тебе лично отрапортовать…

Сперва, когда он сказал, что спрыгнул с крыши, её зажгло позлословить над ним.

Но после, когда заговорил о какой-то помочи, о последнем гвозде, Катя смутилась. К чему обо всём этом он с таким детским энтузиазмом докладывает именно ей?

– Стой! О каких гвоздях? О какой помочи? О какой крыше? Почему ты считаешь, что я непременно должна знать обо всем этом?

– Катюшка… Да как же тебе да не знать? – разбито промолвил Иван. – Или, извини, у тебя корочка усохла?[259] Иль ты, притворка, напрочно забыла, про что и речь? Ну, пошарь по мозгам…

– Моя бестолковка, – постучала она себя пальцем по виску, – ничего не вспоминает…

– Тогда я напомню… Я приезжал к тебе в техникум в январе. Ты как говорила? Посади отдельно от своих нам вигвам и мы распишемся… Домину вывести не катушок сляпать. Про мою заботу-кручину прослышал молодняк нашего депо, пристегнулся в помощники. По выходным, после смены вламывали без дураков, рвали с огня! Сегодня надели крышу и – конец кину! Может, кой-какие там мелочишки подчистить ещё надо, так это в процессе всё утрясётся. Главно, дом под крышей! Наш с тобой домища! Наш небоскрёб! Наш!!!

Кате стало не по себе.

Действительно, ставила такое условие, уверенная, что Ивашка, этот аршин с кепкой, вовек не сладит своего дупла и отпадёт сухим листиком. А он – с докладом! Нагле-ец!

«Ох и умнёха! Надо было затребовать что-нибудь невыполнительное… А то… свой те-ре-мок!» – краснея, запоздало корила себя Катя, уставившись в счастливого парня невидимыми в египетской тьме горевшими жаром глазами.

Стоя на своём, чтоб всё всегда было по ней, вслух капризно вымолвила:

– А все-таки, слово есть слово. Сначала позвони…

– А чего бюрократию развешивать? – искренне полувозмутился он и предусмотрительно помягчел голосом, подпустил неумелой ребячьей рисовки: – Может, я хотел увидеть тебя непредупреждённую?.. И увидел. И рад! У тебя целый букет. Букет – Букету! Ей-богушки, звучит!

Иван потянулся взять цветы.

Катя холодно отвела цветы в сторону.

– Не тебе. Не суетись.

– Не мне? А кому тогда?.. Э-э-э… – парень хлопнул себя по лбу. – Я тут распинаюсь про наш дом…А она… В ночь! С цветами! Да не со свиданьишка ли ты, моя ненаглядочка, катишь колёсики?.. Да так оно, похоже, и есть! – рассудительно заключил он. – Кроссворд, я тебя разгадал! Работать тебе сегодня в первую. Со своей смены ты не приходила. Так где тогда королила?

– Там и была, где была. Докладывать не собираюсь! – резко отчеканила Катя и, трудно вытягивая ноги из крутой грязи, побрела к дому.

– Ка-ать… Ну… Ты чего? – смято забормотал Иван, семеня следом. – Ну… Дай в зубы, чтоб дым пошёл! Только не обижайся… Я ж без претензиона… Ну… Завёлся кто здесь… Ну и на здоровье! Сегодня есть, завтра нету… Вот увезу… Жена… Мой броневичок… Никого у тебя не станет покроме меня одного… Я безо всяких претензий… Я тебя всякую возьму…

Пощёчина была столь звонкой, что где-то на дальнем конце улицы, выбегавшей на луговину к речке, на всякий случай спросонья залаяла предусмотрительная собака.

– Залез в чужую копну, ещё и шелестишь?! Так какая я – всякая? Разбросная гулёна, вью подолом? Мухами засиделая? Или ухо соломой заткнуто?

– Ка-ать… – повинно нудил Иван. – Ну… Выболтнулось с языком…. Ну что теперько?.. Смажь для равновесия и по другой щеке. В науку пойдёт. Говори-де, Ивашка, да оглядывайся, не буровь чего зря! Ну смажь! Только не комкай мне душу… Не мне ли в счастье во всём тебе угодить, попасть в честь? Нам ли открывать руготню? Приехал же забрать тебя…

– Это как забрать? Что я, чувал какой с гнилыми опилками? Кинул в кузов и повёз?.. Ты меня опросил?

– А то нет… Ещё в январе…

Как-то разом, обвалом, ударил плотный, тяжёлый дождь.