Что посмеешь, то и пожнёшь

Милая, даю цэу по пунктам. Внимай:

1. Кончились деньги – возьми в чёрной кассе. На большую дорогу с дубинкой не ходи. Дубинку могут отнять. Лишние расходы нам ни к чему.

2. Не сиди голодом на одном таллинском кефире. Ты не срок отбываешь. Талия у тебя и так на уровне мирового стандарта.

3. Повесть мою начисто стукаешь по вечерам на машинке? Больше воздуха (пропусков, абзацев). На твоё усмотрение. Я верю твоему чутью.

Тебя так долго не дают, что я и не знаю, что ещё написать.

Да, заглянул вчера в сарай.

Там вокруг кабана мыши водят хороводы. Я и подрядись. За пойманную мышку Глеб начисляет мне рубль – такса. Расчёт при отъезде. Вчера поймал восемь рублей.

Глеб весьма болезненно переживает мой успех. Мысленно желает мне всяческого провала.

Способы ловли не оговаривались. Я сходил купил мышеловку. Она добросовестно ловит. Я только успеваю приносить Глебу на фиксацию тёпленьких мышек. Этих сивых буренушек и дома не любят и на торгу не купят, а у меня берут. Я очищу Глебовы сараи от мышек и карманы от валюты-с…

Вот шёл сейчас мимо Чуракова рва. Остановился, постоял, где собирали с тобой летом чемпионов, как ма называет шампиньоны. Будто с тобой побыл. Грустно так стало…

Пока с мамой всё в порядке.

Сходи на почту, узнай, можно ли послать килограммов пять винограда. Если можно, вышли. Я буду здесь до возвращения мамы домой. Мне она рада, это ей на пользу.

Ну, пока, моя женьшениха.

Пиши сразу.

Твой з-з-з-золотой кор-р-рень.

PS.

Да! А петух поёт тебе по утрам?

– Мужчина, ваш номер не отвечает. Что будем делать с заказом?

– Снимите. И дайте конвертов авиа. Десяток.

Я достал из кармана мелочь, принялся отсчитывать.

– С авиа у нас нескладёха, – замялась телефонистка. – Вот, – на раскрытой ладошке она то опускала, то подымала конверт, будто взвешивала, – вот последний. С витрины. Никто не берёт.

– Он что, инвалидный?

– Да не так чтоб совсем. С лица чистенький. А назаде художественный видок… Мухи рассыпали своё грешное золото…

– А! Согласен на золото!

Я обвёл скандальное скопление и черкнул:

Видит Бог, это не я!

И отпустил письмо в ящик у входа.

2

В компрессорной Глеба не было.

Я туда, я сюда. Нету!

Повстречавшийся старик, которого я спросил, не видел ли он Глеба, ответил как-то кроссвордно:

– Ищите нашу месткомовскую власть между небом и землёй.

Уголки глаз у старика ехидно поблёскивали.

– А поточнее нельзя?

– В кочегарке за котлами. На лестничной площадке.

Кочегарка…

Сердечко во мне проснулось, заторопилось, переступи я только её порожек.

Трудовую жизнь я начинал помощником кочегара, оттого теперь искал приметы былого и, теряясь, ничего похожего, ничего мне знакомого не находил. Ни чёрных гор угля у котла. Ни пыли – на вытянутую руку ничего не видишь. Ни копоти в палец на стенах…

Как всё переменилось!

На окнах лилово горели шары гортензий. Стены и пол, выложенные цветастой плиткой, были ликующе чисты и нарядны.

В приоткрытую дверку несколько мгновений я очарованно наблюдал, как в топке жизнерадостно билось, кипело пламя, вырывавшееся, казалось, вместе с тугими струйками мазута из форсунки, и видел себя давнишнего, ещё заморышем мальчишкой, который, кусая губы, качаясь из стороны в сторону, каторжно тащил центнерные носилки с углём; видел себя без разгиба натужно подбрасывающего в топку уголь; чудилось, смоченный ещё полудетским по́том, горючим, взрывным, отчего, пожалуй, уголь схватывался огненной шапкой едва ли не на лопате…

За котлом почти отвесно взбегала узкая металлическая лестничка. Уже на порядочной высоте она переходила в площадку с перильцами.