Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

Он вошел в комнату. Гейнц улыбнулся, но выглядел он совсем изможденным: огромные синие тени лежали у него вокруг глаз и у рта, черты заострились, белые руки лежали вдоль тела, он даже не попытался подать Веберу руку.

Венцель сидел рядом в кресле, просматривал какие-то ноты, на Вебера взглянул грустно и тут же отвел взгляд. Вебер взял холодную руку Гейнца, сел рядом.

– Я тебя дождался, – почти беззвучно произнес Гейнц. Вебер повернулся к Венцелю.

– Где фрау Агнес?

– Она не сказала, куда ушла, просила побыть с Гейнцем, пока не вернется.

– Хотел с Клаусом посмотреть его дуэты, мне нот в руках не удержать.

– Зачем?

– Он какую-то чушь играет…

– Клаус, поезжай домой, при нём нельзя играть, Гейнц не может не слушать, если что-то звучит.

– Он меня сам отправил играть.

Гейнц прикрыл глаза. Вебер с Клаусом вышли на кухню.

– Рудольф, ему вдруг стало хуже, – шепотом заговорил Клаус. – Под утро он уснул, но… Ты видишь, что с ним? Он даже головы не может поднять… Агнес плакала на кухне, я никогда не видел, чтоб она плакала.

– Что она говорит?

– Ничего. Молчит.

Вебер вернулся к Гейнцу, тот открыл глаза, снова чуть улыбнулся.

– Ты посидишь со мной? Я опять видел этот сон…

– Гейнцек, тебе и раньше он снился, что-то изменится в твоей жизни.

– Тогда Аланд приехал, теперь он не приедет. Думаю, Агнес потому и плакала, она-то всё понимает. Как-то странно я съездил на гастроли.

– Аланд бы не оставил тебя, если бы ты мог умереть.

– Он же не знал, что я напьюсь и полезу в ледяную воду.

Гейнц посмотрел на стакан с питьем, Вебер сам напоил его, осторожно уложил его голову на подушку.

– Странно, что Агнес ушла.

– Я слышал, как она машину вызывала… Расскажи, как там все? Говори, даже если тебе покажется, что я сплю, я все слышу и понимаю. Странное состояние… Так уже было, когда Аланд меня забрал в Корпус… Он сажал меня в кресло, садился рядом, учил медитации, но я, кажется, сидя задремывал, он сидел со мной… Нет сил говорить.

– Есть у тебя силы, у тебя смысла нет, Гейнц. Сон – это про Город?

– Да. Там я понимаю, что во всём есть смысл, там звучит непередаваемая музыка, там невыносимо красиво, это нельзя рассказать…Я хочу быть там, эдесь я противен себе.

Вебер вышел, отправил Венцеля домой и опять сел перед Гейнцем.

– Гейнц, Аланд мне сто раз сказал, чем я должен с тобой заниматься, что концерты концертами, но и для меня, и для тебя не это главное.

– Не надо, Вебер, Аланд бы взял меня с собой, если бы это было так.

– Он не взял тебя с собой, потому что ты должен играть, Гейнц.

– Какие силы, Вебер? Зачем? Лучше скажи, что делает мой Альбертик?

– Зацеловал твой портрет, ни один так не замазан по краю, как твой.

– Какой еще портрет?

– Аланд придумал. Входишь в дом – все наши рожи в портретных изображениях в ряд на стене. Имитация нашего присутствия. Альберт со всеми здоровается по утрам, прощается по вечерам. Абеля зовет, как ты его научил, Абелёчком. Но твой он – подставляет стул, залезает – и целует.

– …Я хочу его увидеть, Вебер. Привез бы ты его, мне бы на него еще раз посмотреть, послушать его речи – и я бы без претензий убрался.

– Не надо болезненное состояние отождествлять с осознанием смысла жизни. Ты должен встать на ноги, вернуться к своим привычным делам – и только тогда ты сможешь сказать, есть смысл в твоей жизни, или нет. Вспомни, как меня ломало, сколько раз я был готов не то что умереть, а прикончить себя. Вы меня вытянули, и я сказать тебе не могу, как я вам благодарен. Гейнц, чистит всегда перед тем, как тебя поднимает на новую ступень, ты не хуже меня эту азбуку знаешь. Давай попробуем сесть, тебе будет не хуже, а лучше, если я прав.

– Подожди, подержи меня за руку, мне так легче. …Ленц вчера приезжал, они говорили с Агнес на кухне, ко мне она его не пустила.

– Что ему было надо?

– Ну, как – контракты, гастроли, надо ехать.

– Ты подписал контракты?

– Да. Он не хочет понимать, что я не просто так лежу в кровати. Агнес как скала: нет – и все. Болен. Два месяца – и не раньше. Ленц сказал, что никаких гастролей – ни на каких сценах – он мне устроить не даст, он устал от фокусов Аланда, придушит нас неустойками. Иностранцы уехали, и он не побежит телеграфировать и извиняться, потому что подписывал не он, а я.

– Агнес, наверное, уехала на телеграф.

– Может, и так. Плохо, она нервничает из-за меня. Так бы коротко и ясно – заболел, умер. Никаких неустоек, никаких извинений. Можно, конечно, написать: «извините, умер», но всерьез не воспримут.

Гейнц чуть улыбнулся. Вебер с надеждой всматривался в его лицо, осторожно растирал его ладонь в своих.

– Тебе лучше? Не думай о них. Это не те люди, с кем стоило играть.

– А с кем стоило? У Аланда мы были в раю, у него была только Музыка, сама по себе, и был только один критерий – стремление к совершенству.

– Ну, так послушайся его, Гейнц. Он не приказал бы делать того, что тебе не нужно. Потерпи, я медленно подниму тебя.

Вебер осторожно поднял подушку, подложил Гейнцу под плечи еще одну.

– В самом деле, сидя мне легче дышать. Фенрих, принеси глоток кофе. Мне Абель иногда понемногу давал.