– Ладно тебе, Анечка, все обошлось. Сейчас он еще и мне мозги выбьет, кто его знает, как он твою радость поймет… Вебер, может, ты сам обнимешь свою жену? Или уж потом без свободных интерпретаций… Прости, Анечка, что я его таким пригнал… шинель поверх кальсон, я даже не обратил внимания… Смотри-ка, Анечка, по-моему, ему даже стыдно…
Гейнц осторожно подвигал Аню к Веберу.
– Вебер, ты до женитьбы смелее был, бери инициативу, кайся, как хочешь, а мы пошли, да, Альбертик?
Алька от удивления уже не только пальцы, а полкулака запихнул себе в рот и огромными глазами смотрел на всех по очереди. Перемены в их лицах ввели Вебера в оцепенение. Аня сама взяла его за щеки, поцеловала его, а он так и стоял истуканом. Гейнц ушел с Алькой на руках.
Она, держа его оцепеневшие плечи, вела его внутрь комнат, словно вся неброская роскошь квартиры Аланда переместилась сюда, и сама себя превзошла. Рояль Аланда. Клавесин Гейнца. Кажется, те же стулья, что стояли в доме Аланда, стеллажи, море книг, нотные переплеты, шторы, овальный стол – все оттуда. Трех с половиной метровый орган, порт с искусной лепниной, глубокие кресла, просторный письменный стол из домашнего кабинета Аланда, письменный прибор на столе, ничего лишнего – и во всем столько заботы, тепла, любви, столько покоя и уюта.
Аня провела его в спальную, пыталась уложить, он, как восковой, подчинялся и всматривался в ее глаза. Она все плачет, и в то же время ее глаза наполнены счастливым испугом, словно не верит, что все происходит на самом деле, не знает, чем ему услужить, пытается укрыть его, приласкать – и все это мешает ей просто сесть рядом. Он будто лишен права голоса, даже за руку взять ее не смеет.
Слава Богу, дом наводняется голосами, шагами – появляется Агнес, с ней Венцель, Анна-Мария. Агнес садится рядом, открывает грудь Вебера, высматривает его сердце, чуть мнет живот. Анна-Мария стоит рядом с ней, Агнес ей говорит, что делать. И Вебер вдруг впервые ловит себя на мысли, что Агнес моложе Анны-Марии, Абеля, но так они все привыкли, что она и Аланд – одно, что она старшая, если нет его, а она совсем молодая, невероятно сильная женщина, и они все почему-то мнят себя ее детьми, ждут ее указаний. Она устала, тени легли на ее лицо. Вебер взял ее руку, как он ей благодарен, высказать невозможно. Она треплет его волосы, что-то утешающее говорит, повторяет, что «всё хорошо», и силы оставляют Вебера.
Анна-Мария поит его, Венцель вышел – вернулся, словно всю жизнь занимался медициной, даже лекарство в шприц сам набирает. На Вебера смотрит открыто, просто, словно ничего не произошло между ними, иногда мелькает вопрос – так ли это и для Вебера. Вебер хотел бы посмотреть ему в глаза, но отворачивается от острого чувства стыда перед ним, перед каждым из них. Он был так уверен, что прав, а оказалось, что не прав, и его неправота, изменившая их лица, награждена их неизменной любовью к нему – и правому, и неправому. Он вернулся не в камеру, как должен был вернуться преступник, едва не убийца, а в дом, о котором не смел мечтать, понимая, что не достоин такого великолепного дома.
Он боролся со слабостью в теле, Агнес повторяла, что он должен уснуть, а ему не хотелось, чтобы сознание его нарушалось даже самым поверхностным сном, он хотел всех их видеть, смотреть на них, слышать их голоса. Чувствовал, как преступна его болезнь, его слабость, и не мог себя простить.
Сон одолевал его, голоса сместились в другую часть дома, Аня сидела рядом, гладила его лоб, он держал ее за руку и не отпускал. Если смертельный сон поглотит его снова? Если все повторится?
Аня молчит, иногда смахивает слезы, нечего сказать.
Вебер задремал, и тут же проснулся в испуге – ему показалось, что тело его лишилось подвижности. Он потянул на себя руку – и не смог ее сдвинуть с места, попробовал приподняться и понял, что тело не отвечает его приказам.
Аня сидела рядом, видела его беспокойство.
– Аня, что со мной? – прошептал он в ужасе, не прекращая попыток пошевелиться. Ничего не выходило.
Пришла Агнес, его поворачивали, растирали, пытались приподнять, он чувствовал каждое их прикосновение, но сам не мог даже с боку на бок повернуться без посторонней помощи. Как он выбрался из подвала, дошел до Гейнца, пришел домой, как случилось, что его тело снова отказало ему, руку к лицу не подтянуть.