Что скрывают красные маки

Не такой уж молодой. Бахметьеву совсем недавно исполнилось тридцать пять, день рождения отмечали в узком кругу друзей, в спортбаре «Четвертая высота». Был вечный, как соус бешамель, Коля Равлюк. И снова Коля Равлюк, и еще. Бахметьев хотел позвать на ДР нескольких сослуживцев, но первый вопрос, который они задавали, выглядел так: «Будет ли на детском, мать его, утреннике этот хер Ковешников?» И вот тогда Бахметьеву приходилось, пусть и не слишком уклюже, спускать деньрожденческую тему в унитаз.

Потому что он уже пригласил Ковешникова.

Самым первым.

Никто не любит Ковешникова, и он, Бахметьев, не любит. И Ковешникову, наверное, тяжело, бедолаге. Спит и видит, как бы внедриться в социум. Иначе к чему было принимать приглашение? А лакричный вонючка, к немалому удивлению Бахметьева, согласился. Для порядка повозил опера половой тряпкой по лицу, но согласился.

И конечно же, не пришел.

Тот еще получился день рождения: миграция по спортбарам, пиво, водка, коктейли и шоты; пьяные проклятия Ковешникову, и здесь умудрившемуся стать костью в горле. Если бы не Коля Равлюк, то неизвестно, чем бы закончился вечер трудного дня. А так он вполне мирно завершился в стрип-клубе, где Бахметьева, несмотря на неприличную (с точки зрения стрип-контингента) профессию, обхаживали две милые девушки.

Во сколько это встало доброму Коле — одному богу известно. Но только проснулся Бахметьев в постели с одной из стриптизерок, брюнеткой. Неизвестно, случился ли между ними секс или, учитывая количество выпитого, все ограничилось благими намерениями. И имени ночной гостьи Бахметьев не помнил в упор, что не помешало им мило поболтать с утра за чашкой растворимого кофе.

— Ты необычный, — сказала брюнетка.

— Самый обычный, — заверил девушку Бахметьев.

— Может, я неправильно выразилась. Ну… Ты — не тот, кем кажешься.

— Что, не похож на опера?

— Ни капельки! А-ха-ха!

Смех незнакомки живо напомнил Бахметьеву тявканье гиены, и ему сразу же захотелось выпроводить стриптизершу восвояси и допить кофе в одиночестве. Но вместо этого он сказал:

— А на кого похож?

— Ну… Не знаю. Сложно сказать.

— Увидимся? — зачем-то поинтересовался Бахметьев.

— Пожалуй, что нет.

— Так все было плохо?

— Ну, я никому ничего не скажу. Можешь на меня положиться.

Снова это чертово тявканье, от которого взрывается мозг! Скорей бы она убралась!

Как будто почувствовав настроение несчастного опера, брюнетка резко засобиралась. Все произошло даже быстрее, чем он думал. Только что девушка сидела за столом — и вот она уже в прихожей; внимательно рассматривает Бахметьева, склонив голову. Только что смеялась — и вот уже серьезная.

Насколько вообще могут быть серьезными стриптизерши.

— Может, все-таки оставишь телефон?

— Если и оставлю, то обязательно совру в пяти последних цифрах. Или семи.

Бахметьев почувствовал легкий укол куда-то в область четвертого шейного позвонка. Так обычно давало знать о себе уязвленное самолюбие.

— Тогда не надо оставлять.

— Хорошо. И ты хороший.

— Это лишнее.

После ухода гиены Бахметьев несколько минут рассматривал себя в зеркале в прихожей. Темные волосы, карие глаза, твердо очерченные губы и подбородок; кожа смуглая, но не чересчур. Высокий лоб, череп хорошей лепки. В общем абрисе есть даже что-то от американского актера Джейка Джилленхола. Хотелось бы, конечно, чтобы от Бенедикта Камбербэтча, британского актера, но тут уж… Кто на что учился. Репрезентативная выборка у Бахметьева не так уж велика: Коля Равлюк считает его отличным парнем. Ковешников — унылым говном. Но Ковешников не показатель, для Ковешникова целый мир — унылое говно. И лишь в редкие благословенные минуты на этот мир падает легкая тень Лас-Вегаса. И Мулен-Руж зажигает огни: когда случается жестокое и кровавое преступление. И Ковешников — о, радость! — оказывается в его эпицентре.

Примерно так же, как сейчас.

— …Хочешь конфетку?

Ковешников достал из бездонных карманов своего плаща две слипшиеся тянучки. Они были облеплены какой-то пылью и трухой. И — табачными крошками, хотя Ковешников не курил; при Бахметьеве, во всяком случае.

— Не люблю сладкое.

— А это не сладкое. Это помогает думать. Если есть чем.

В этом был весь Ковешников: одним предложением унизить человека и как ни в чем не бывало продолжить говорить с ним. Но пока Ковешников не говорил. Склонив голову набок, как птица, он наблюдал за тем, как тело жертвы пакуют в черный пластиковый мешок.

— Что-то не так, — сказал Ковешников, сунул в рот обе тянучки и заработал челюстями.

— Не так?

— По-другому. Не как в прошлые разы. Что-то изменилось.

— Убийца эволюционирует?

— Скорее, ему просто скучно и хочется поболтать.

— С кем?

— С нами. Не конкретно со мной и с тобой. Он знать не знает, кто собирается упасть ему на хвост. Или знает? Как думаешь?