Сейчас Бахметьев не мог вспомнить точно, на каком именно этаже жил Коля (скорее всего — на каком-то из верхних), но это и не было важно.
В конце концов, не из-за воспоминаний десятилетней давности он здесь, а из-за девочки Ники девяти лет, которая может быть маленьким надежным другом. Если удастся заслужить ее доверие.
Откуда-то сверху посыпалась легкая и бледная, как снег, взвесь, за ней посыпались такие же легкие гортанные звуки голосов. Бахметьев двинулся на звуки и, преодолев еще пару пролетов, оказался на самом последнем этаже, на площадке, куда выходили три двери и один, совершенно пустой, дверной проем. Рядом с ним, прислоненные к стене, стояли новехонькие дверные полотна в упаковке. И старые — высокие, дерматиновые, густо обляпанные цементом и краской. К дерматину была приколочена латунная табличка, но прочитать, что на ней написано, не представлялось возможным — из-за широкого случайного мазка краски.
За пустой коробкой, ведущей в глубь квартиры, было полно людей. И работала какая-то машина, судя по звуку — портативная бетономешалка. Обведя глазами лестничную площадку, Бахметьев сразу же нашел то, что искал — половину пролета. Как и его собрат из флигеля, он упирался в стену. Но вместо досок в стене была невысокая квадратная дверь с навешанным на нее старым амбарным замком. Подергав замок и ожидаемо убедившись в его неприступности, Бахметьев отправился в квартиру со снесенными дверями. Он ухватил за край синей рабочей жилетки первого попавшегося строителя, чем-то неуловимо похожего на Второго осетинского брата, и рявкнул:
— Лом. Мне нужен лом. Или кусачки. Или что-нибудь похожее.
В подкрепление серьезности момента Бахметьев сунул в нос строиле корочки, и все сразу завертелось. Через секунду нашлись ножницы для арматуры с длинными красными ручками, еще через тридцать секунд строила перекусил дужки замка — и Бахметьев оказался на восхитительно пустом чердаке.
Почти пустом.
Если не считать маленькой птички-брелока, лежащей ровно посередине невидимой тропы от одной чердачной двери к другой.
…Теперь брелок лежал на раскрытой бахметьевской ладони, и Мустаева с Ковешниковым заглядывали в ладонь поочередно.
— Я вернулся в «Ультрамарин» и переговорил с Пуспаненом. Показал ему брелок. Пуспанен узнал его, вещица приметная. Последнюю неделю Ника носила его на своей сумке.
— Прямо так и узнал? — Ковешников недоверчиво повел подбородком. — Узнал какую-то мелкую хернину с рюкзака одной из своих многочисленных учениц?
— Он художник. У него отличная зрительная память.
— Ладно. Один — ноль в твою пользу. Ты моща, Бахметьев. Не ожидал.
— Правда, Женя, — поддержала лакричного вонючку Мустаева. — Вы молодец. А что там было с чердачной дверью?
— Ничего особенного. Она открывается не вовнутрь, а наружу, и доски были приколочены непосредственно к ней. Всего-то и нужно было, что открыть дверь изнутри и толкнуть вперед. Впустить девочку и снова закрыть дверь на ключ. Думаю, она знала похитителя. И была с ним заодно. И весь план с уходом в самом конце занятий был согласован заранее. Иначе никогда бы не покинула класс. Они точно были заодно. Во всяком случае, до того момента, как за ними захлопнулась дверь на чердаке.
— Ладно. Посмотрим, что там за чердак. Прямо с утра съездим с бригадой криминалистов и поищем улики. Какие-то следы должны остаться…
— Если только отпечатки. На ручке двери, ведущей во флигель. Я показывал фотографию девочки рабочим… там идут строительные работы, я говорил. Если бы Нику… похитили сегодня, было бы проще. Сегодня с утра они сняли двери, и лестничная площадка как на ладони. По квартирам в подъезде я тоже пробежался…
— Надо полагать, безрезультатно? — покачал головой Ковешников.
— Никто не видел ни девочки, ни единорога.
— Остаются камеры наблюдения на Кирочной. Но этим я займусь уже сам.
Стоя под душем, Бахметьев думал о Сирине и Алконосте. Вернее, о Сей-Сёнагон Мустаевой и Яне Вайнрух; кто из них печаль, а кто — радость и счастье, он так и не решил. Но в конце концов, это совершенно праздные мысли, обе красотки далеки от него, как жизнь на Луне. Он — не их печаль, а они никогда не будут его радостью и счастьем. Самое время позавидовать Пуспанену, беззаботному обладателю жены Екатерины Пуспанен, которая с легкостью находит ключи к любым сердцам, даже самым маленьким, самым непокорным,
Кто это сказал?
Никто.
Просто шумит вода, а Бахметьев страшно устал за сегодняшний день, вот ему и мерещатся тонкие голоса в тонких струях. Невозможно ежеминутно, ежесекундно думать о том, жива или нет Ника Шувалова, девочка девяти лет. И почему телефон Яны Вайнрух все еще вне зоны действия сети.