Что скрывают красные маки

— Ну, хорошо. Вчера у них по расписанию была композиция. И в конце третьего академического часа… У нас их всего три… Так вот, в конце третьего часа, минут за пятнадцать до окончания занятий… Она вышла… В туалет, как я понимаю.

— Как вы понимаете?

— Просто подняла руку, и я кивнул. Это давно отработанная нами и детьми система. Э-э… Удобства находятся тут же, в конце коридора…

— Раньше здесь была квартира?

— Мастерская, — аккуратно поправил Пуспанен. — Дедушка моей жены, Солопов Викентий Федорович, был известным портретистом, членом Союза художников СССР. Мастерская принадлежала ему.

— Угу. А та картина… «Сирин и Алконост», кажется… Это дедушка вашей жены рисовал?

Пуспанен посмотрел на Бахметьева со священным ужасом:

— Ну что вы! Это копия со знаменитого шедевра Васнецова. Я сам писал, еще в Академии художеств.

М-да. Хорошо, что здесь нет Ковешникова. И Мустаевой заодно. А тихий Пуспанен никому об искусствоведческом провале Бахметьева не расскажет. Разве что жене Екатерине, ночью, под одеялом, хихикая в ладонь, — и то не факт.

— Понятно, — сказал Бахметьев. И, помолчав секунду, добавил: — С шедевром. С девочкой пока не очень. Ника больше не вернулась в класс?

— Как оказалось.

— И вы за оставшееся время даже не обратили внимания, что ребенка нет?

— Видите ли… — снова заныл Пуспанен. — В моей объяснительной… или как там называется? Там указано. У нас — два класса. Одновременно занимаются семнадцать ребят. Один класс — Никин… тот самый, где по расписанию была композиция, веду я. В нем — восемь человек. В классе моей жены — девять, у них вчера была живопись. Постановочный натюрморт в стиле малых голландцев, второе занятие. Но Катя сейчас в командировке, консультирует реставраторов на Коневце, так что я работаю сразу с двумя классами. И последние пятнадцать минут провел там, у малых голландцев. Я и подумать не мог… Что может случиться с девочкой в школе?

— Снаружи в вашу школу не попасть? — уточнил Бахметьев.

— Почему? Попасть можно, если позвонить в дверь. Как сделали вы. Но так — нет. Не позвонив — не получится.

— А выйти самостоятельно?

— Ну, мы же не в запертой комнате. Но ребята обычно не выходят. Они приходят сюда на три часа порисовать.

Запертая комната, где-то Бахметьев уже слышал это. Угу.

— Что было потом?

— Обычно дети не уходят со звонком. Не все дети… Кто-то остается поболтать, порисовать еще немного. С кем-то я или Катя разбираем рисунок, подсказываем цветовую гамму для композиции, ставим штриховку. Вчера в Катином классе осталось трое. Я проводил учеников и вернулся к оставшимся. А где-то минут через десять пришла эта милая женщина. Которая всегда сопровождает Нику. У нее еще имя интересное. Совсем не старое, даже детское. Хотя она — пожилой человек.

— Иванка?

— Да! Точно.

— От нее-то я и узнал, что Ника не выходила из здания. Но и в школе ее не оказалось. Мы все здесь осмотрели и нашли только ее сумку. Пробежались по этажам. Вы примерно понимаете географию здания?

— Примерно.

— Здесь четыре этажа. На каждом — по две двери. За каждой дверью — какая-нибудь контора. Раньше были коммуналки, но после капремонта все перевели в нежилой фонд. И замки никто не отменял, ясное дело.

— Не позвонив — не войдешь?

— Не получится, — подтвердил Пуспанен. — В общем, мы с Иванкой всех опросили. Как могли. Никто не видел Нику.

— Отозвались в каждой конторе?

— Ну конечно. Рабочий день ведь еще не кончился к тому времени. Иванка постоянно кому-то звонила. Потом очень быстро стали появляться какие-то люди. Видимо, связанные с Иванкой и приехавшие по звонку. Внешность у некоторых из них… Скажу я вам! Одного бы я точно пригласил попозировать. — Тут Пуспанен осекся и виновато посмотрел на Бахметьева. — При других обстоятельствах, естественно.

— Естественно. Темная физиономия и белая голова?

— И надбровные дуги. И нос! Очень выразительный. — Пуспанен мечтательно закатил глаза.

— Это глава службы безопасности Никиного отца, господин Усманов.

— Кажется, он именно так и представился. Но я со страху не запомнил.

— Давили на вас? — сочувственно улыбнулся Бахметьев.

— Вели себя ужасно. Особенно господин Усманов. Как какая-то шпана. Как гопота. — Пуспанен решил запоздало пожаловаться на Рамиля Алимжановича. — Наезжали на меня, словно я у них борсетку свистнул. Или часы «Патек Филипп» сорвал с руки. А я, между прочим, член Союза художников России.

— Тоже портретист?

— Станковист.

— Угу, — многозначительно промычал Бахметьев, дав себе слово не лезть больше в трясину совершенно непонятной ему живописи. Лучше оставаться на вполне безопасном обывательском берегу, глядишь — и не прослывешь дураком.

— Мне показалось, этот Усманов страшно недоволен.

— Чем?

— Иванкой. Он недоволен Иванкой и тем, что она вызвала полицию.

— Он говорил ей об этом? Вы это слышали?

— Я не воспроизведу фразы дословно… Но общий посыл был именно таков: какого черта? Сами бы разобрались.

— Понятно.

— Надеюсь, то, что я сказал, — Пуспанен снова перешел на шепот, — останется между нами?