Что скрывают красные маки

— Идите вы к черту, Ковешников!.. Я была в комнате Ники. Видела книги, которые она читает. Дай бог, чтобы вы прочли их хотя бы на склоне лет.

— Не. У меня на склоне лет совсем другое запланировано. Сканворды. И эти… как их… судоку. Гослото «6 из 45». Рыбалка опять же.

— Опять же — рисунки, — повысила голос Мустаева. — Девочка очень талантлива. Очень. С невероятным чувством цвета. И компонует идеально. Иванка показала мне несколько альбомов…

— Хорошо рисует, говорите? — Ковешников накрыл рукой вечно ускользающую уховертку на щеке. — А тот рисунок, который пришел Шувалову с почтой, — он хороший или плохой?

Ну вот, опять, — подумал Бахметьев. Сканворды, судоку — бог с ними; но с рыбалкой Ковешников явно загнул. Не будет он сидеть с удочкой на старости лет, неинтересно ему это. Дразнить гусей и дергать тигра за усы — интересно. Самая мякотка для Ковешникова; он любит своих мертвых за то, что им больше не на кого положиться, кроме него. И тут Ковешников рулит. Он незаменим. С живыми Ковешников тоже рулит: направляет их ярость, злость, презрение и недовольство в нужное ему русло. И любуется проносящимся мимо мутным потоком, из которого время от времени можно выуживать особо отличившие в ненависти к старшему следователю и советнику юстиции персонажи. Да вот хотя бы ту же Анну Дмитриевну Мустаеву.

Сейчас подсечет. Сейчас.

— Тот рисунок — он хороший или плохой?

— Трудно сказать. — Мустаева напряглась, ожидая подвоха.

— Вы же видели его. Специально для вас сделал копию. Так что?

— Он… детский.

— Примерно так должна рисовать девочка девяти лет с невероятным чувством цвета и композиции? Которая уже год учится в художественной, мать ее, школе?

— Те, что я видела, — и сравнивать нечего. Они даже лучше двух картинок, что висят в кабинете ее отца, — ушла от прямого ответа психологиня. — Но те, что я видела, — последние по времени. Неизвестно, как рисовала Ника, когда была помладше.

— Насколько помладше?

— Не знаю. Года на три?

— Рисунок свежий. Ему и суток нет. Но если говорить о девочке — думаю, она и раньше рисовала не в пример другим. Даже три года назад. Согласны?

— И что?

— Этот, со странной запиской, — совершенно обычный. Каляка-маляка. Любой ребенок может все это сгенерировать в промышленном масштабе, дай ему листок бумаги и карандаш. Так и будем на это смотреть?

— Как?

— Как на каляку-маляку? Бесплатное приложение к «Папочка, ты знаешь, как меня спасти»? Как на дизайнерский фон? Тему для рабочего стола. Или…

— Что — или?

— Или это тест? Запамятовал название хернины вашей… Проективная диагностика?

— Да. И на кого же рассчитан этот тест?

— Не знаю. На вас. На меня. На несчастного папашу-миллионера. Выбор невелик, но он существует.

Несколько долгих мгновений Мустаева изучала так и не съеденный кусок пиццы в руке Ковешникова.

— Нет. Нет никакого выбора. Ника никогда бы не выбрала незнакомого человека. Никогда не отправилась бы с ним куда-то. Так научила ее няня. Вдалбливала в голову едва не с младенческого возраста. Как она выразилась — змалечку. Это какая-то ее очень личная история…

Личная история няни явно была трагической — судя по тому, каким стало лицо Мустаевой. Как будто по фарфору пошли мелкие внутренние трещины, еще секунда — и фарфор разлетится в пыль. Напрасно Бахметьев решил, что Мустаева перебежала в их с Ковешниковым скаутский лагерь адептов здорового цинизма. Она не явилась к утреннему построению и к вечернему тоже. А может, и вообще не явится. Никогда.

— Знаю я все эти истории и их последствия, — поморщился Ковешников. — Про «никогда не заговаривайте с незнакомцами». Хоть каждый день это на носу руби индейским мачете — без толку. Рано или поздно вот такая малолетняя раздолбайка все сделает с точностью до наоборот…

— Кто угодно, только не раздолбайка, — поморщилась Мустаева.

— Да не в раздолбайстве дело. А в том, что не злодей появляется, поймите. Не злодей, а… — Ковешниковский шрам дернулся и засучил отростками. — А… ну, условный единорог, к примеру. Прекрасный до невозможности. Как девочке устоять перед единорогом, Анн Дмитьнааа? Тут не только елки намалюешь — картину «Последний день Помпеи». В натуральную величину.

— При чем тут единорог, Ковешников?

— При вашей умненькой, выдающейся и необычной девчушке. Это для других унылые истории про котят, черепашек и маленьких песиков с перебитой лапкой. И про сахарную вату, и про маме нужна помощь. Для тех, кто хреново рисует и не умеет играть в шахматы. А для вашей — только единорог.

Сузив глаза, Мустаева в упор посмотрела на следователя:

— Для камер видеонаблюдения он тоже единорог?

— Это вряд ли. — Пицца переместилась обратно в коробку, и Ковешников долго вытирал руки о неснимаемый плащ. — Уличная камера — штука объективная, в отличие от человека. А там как раз пусто. Няня с инфарктником дядей Раудом и «Скорой помощью» имеются. И масса других случайных пассажиров. А девчонки нет. Ни с единорогом, ни без оного.

— Она не выходила из здания.