Что случилось с экспедицией Русанова. Версии и находки

Конечно же, полной уверенности в том, что санки принадлежали экспедиции Русанова, нет, потому как они равно могли принадлежать норвежцам со шхуны «Мод» полюсной экспедиции Руала Амундсена (1918–1925) или спасательной экспедиции Отто Свердрупа на барке «Эклипс», зимовавшей в 1914–1915 годах примерно в 90 километрах к востоку от мыса Стерлегова. Но вряд ли эти хорошо экипированные экспедиции пользовались самодельными санками.

Доктор И. И. Тржемесский в своем «предварительном отчете экспедиции на ˝Эклипсе˝ для поисков экспедиций лейтенанта Брусилова и геолога Русанова» отмечал, что для пеших партий на борту судна помимо сделанных в Христиании 3 нарт из ясеня весом 32 килограмма, имелись «2 санок, которыми пользовались для доставки на судно плавника, льда и прочего. 3 нарт, в общем таких же, как изготовленные в Христиании. 2 нарт, полозья которых сделаны были из лыж»[31]. То есть ничего похожего на санки мыса Стерлегова на судне «Эклипс» не было.

Что же касается полюсной экспедиции Р. Амундсена на шхуне «Мод», то поставкой снаряжения экспедиции занималась компания «Хаген», которая предоставила лучшие на то время оружие, боеприпасы, нарты, лыжи, крепления к ним и т. д.

К тому же «тонкие железные пластины» и «стальные тросики», используемые в санках, упоминаются С. А. Рыбиным в описании предметов мыса Русановцев как «железная тонкая полоса – подшивка полозьев саней» и «маленькие обрывки стального троса диаметром 3,5 мм».

Эти и другие сведения о возможных стоянках экспедиции своей географией вписываются в теорию, согласно которой местом зимовки мог быть мыс полуострова Михайлова. Расстояния между точками предполагаемых стоянок с центром на мысе Русановцев составляют около 90–100 километров, что вполне доступно для пеших путешествий.

И вот здесь необходимо разъяснить еще одно обстоятельство, которое поможет придвинуться к более реалистичной версии судьбы русановской экспедиции.

Как уже говорилось, осенью начинается образование мощного припая северо-восточной части Карского моря. Вдоль границы припая образуются протяженные участки с открытой водой или молодым льдом толщиной до 30 см. Полыньи образуются из-за особенностей ветрового режима арктических морей, когда южные и юго-восточные ветра отрывают морской лед от припая. За границей припая северо-восточной части Карского моря образуются две полыньи – Центральная Карская и Западная Североземельская.

Центральная Карская полынья является постоянной, ее повторяемость превышает 75 %. Западная Североземельская полынья относится к устойчивым полыньям, ее повторяемость в среднем превышает 50 %, изменяясь в течение зимнего сезона в пределах 50–85 %. Средняя ширина полыней в период их существования колеблется в пределах 20–35 км. Завершается формирование ледяного покрова северо-восточной части Карского моря в конце мая – начале июня[32].

Все эти сведения наталкивают на мысль, что Русанов во время зимовки мог обнаружить Центральную Карскую полынью и соотнести ее не с ветровым движением льда, а с теплым течением на восток. Полынья как нельзя лучше вписывалась в его концепцию чистой воды в северной части Карского моря и сибирских морей. И вот здесь и может быть ключ к разгадке дальнейшего пути экспедиции. Понятно, что Русанов был готов на все ради возможности проверить свою теорию.

Полыньи Карского моря. «Проблемы Арктики и Антарктики» № 4 (110). 2016 г.

Сейчас трудно сказать, в каких условиях проходила зимовка экспедиции. Р. Самойлович, не разделяя оптимизма В. Русанова относительно запасов продовольствия и снаряжения, писал: «Запас состоял из 2–3 бочек трески и нескольких бочек солонины, и сравнительно небольшого количества всяких консервов. Немного было и лесоматериалов для постройки зимовья. Если же к этому прибавить, что топлива оставалось всего лишь 60 пудов угля, то станет понятным, сколь опасна была для экспедиции зимовка в арктических областях»[33]. Запасов, как сообщает В. Русанов, на борту судна оставалось только на год, то есть к началу навигации 1913 года провизия должна была уже закончиться, и рассчитывать пришлось бы только на охоту, которая в условиях Арктики всегда рассматривалась как дополнительный источник питания.

Доктор И. И. Тржемесский, вспоминая осень 1914 года у мыса Вильда, писал: