— Нет, ты не каравайчик, — продолжил болтать однокашник за моей спиной. — Ты ледышка. Но я знаю один очень интересный способ, который поможет тебе оттаять, — а это он произнес уже на ухо. — И вспотеть…
Фыркнув, мотнула головой и, кажется, попала Филимонову помпоном по носу. А вот пусть знает, что даже моя шапка против его посягательств на честь хозяйки!
Войдя в прихожую, не успела стянуть с себя головной убор, как Зефир, еле удерживаясь на кривых лапках, домчался до коридора и буквально взлетел на руки Гошки. А мне, между прочим, он никогда так не радовался. В общем, я буду повторяться, если вновь вспомню, как пекинес реагирует на этого парня. Может уйти и оставить влюбленных наедине? А что, видно ведь, как они тянутся друг к другу. Тьфу. Самой стало тошно от таких странных мыслей. Ужас. Точно заработалась. Вот и лезет в голову всякий бред. Не отдам этому извращенцу своего любимца. Это я сейчас про Зефира, если что.
Вскоре я осталась в прихожей одна. Мужчины пошли на кухню, разбирать пакеты. Причем я с трудом представляла себе, как пес собирался помогать парню. Просто видела по его преданному взгляду, что очень хочет угодить.
— Любимая, а где у тебя сахар хранится? — послышался голос Георгия.
Любимая?! Все! Не могу больше! Сколько можно!
Быстро раздевшись, пошла на разборки. И так и замерла на пороге, в очередной раз за сегодняшний день удивившись. На кухне начиналась бурная деятельность. Гошка вовсю орудовал ножом, нарезая колбасу. Не большими кусками, как в рекламе, в которой папа все может (в том числе и рубить колбасные изделия будто топором), а аккуратными кружочками. Сыр уже был порезан и разложен на тарелке. Зефир довольно облизывался у ног пожарного. Глаза этого гремлина стали еще больше, чем были. И что-то подсказывало, что такими огромными они стали из-за неслыханной щедрости моего бывшего одноклассника. Не мог подождать, пока я положу ему в миску паштет.
— Филимонов, ты издеваешься?! — Какой раз за прошедшие пару дней я задаю ему этот вопрос?
— Ты о чем? — этот нахал бросил быстрый взгляд через плечо, а затем продолжил нарезать теперь уже хлеб.
— Какая я тебе любимая! — выпалила, с силой сжимая руки в кулаки.
— Аппетитная, — смотря на хлебобулочное изделие, ответил этот…
— Филимонов! — взревела.
— Правильно, — как ни в чем небывало, произнес он, — пора привыкать к этой фамилии. Твоя, кстати, мне никогда не нравилась. Селезнева. Ну что это за фамилия такая?
— Нормальная! — выпалила, чувствуя, что еще немного и наброшусь на него. Только перед этим стащу со стола что-нибудь увесистое и очень травмоопасное.
— Тяф, — явно не согласился с моими словами лохматый предатель.
— А твоего мнения никто не спрашивал! — повысила голос на пекинеса.
Тот лишь фыркнул и повернулся ко мне пушистой попой.
— Нет, ну согласись, — все так же продолжая хозяйничать на моей кухне, продолжил чесать языком Гоша. — Любимая звучит лучше, чем каравайчик. Второй вариант вызывает гастрономический аппетит, а первый… физический голод.
Впервые за последние несколько дней, рада, то до этого момента он называл меня караваем.
— Хватит издеваться! — Я подошла ближе к столу, отобрала у молодого человека нож и бросила его в раковину. — Зачем ты каждый день сюда приходишь? Звонишь… Для чего? Что тебе от меня надо?!
— Тепла и ласки, — с непробиваемым спокойствием ответил Филимонов. Еще и губы растянул в улыбке, показывая ровные белые зубы. Неужели, перестал курить? Да быть того не может! Помню, дымил как паровоз возле школы и не заботился о том, весна на дворе или зима. Выбегал впереди всех, даже куртку не набрасывал.
— А если честно? — тяжело вздохнув, вновь спросила. Шутки шутками, только и дальше быть в неизвестности я не собиралась. — С какой такой стати я тебе понадобилась? Что, девушки внимание обращать перестали? Понял, что теряешь свои позиции Казановы и решил проверить, клюну ли на тебя я? И…
— Ну, раньше, для того, чтобы ты «клюнула» мне было достаточно улыбнуться, — невозмутимо перебил Гоша. — Но знаешь что…
— Что? — теперь уже я перебивала. — Если ты и был мне когда-то симпатичен, то очень короткий промежуток времени. — А чего скрывать? Подумаешь, он мне нравился. Так столько лет прошло.
— Три года, — огорошил пожарный.
— Кхе… — подавилась следующей гневной речью.
Откуда узнал? Кто рассказал?! Я ни с кем об этом не говорила! Даже мама была не в курсе!
Неужели мои чувства никогда не являлись для него секретом? Он знал… Знал, и при этом продолжал надо мной издеваться! Смеяться, понимая (очень на это надеюсь) каково мне из-за его колких фраз и противного издевающегося смеха. Смеха, который я так часто слышала. И не было в нем доброты. Лишь издевка. Гошику доставляло удовольствие изводить меня. Называть толстым караваем. Шаром, который с каждым днем становился, по мнению таких как он, все больше. И вот сейчас он спокойно дает понять, что все это время был в курсе моей симпатии. И неужели думает, что я до сих пор питаю к нему какие-то нежные чувства? Три раза ха! Пусть не очень уверенных, но…