Что случилось с Олечкой под новогодней ёлочкой

Честно, вот тут я подумала, что ослышалась. Поэтому не спешила отвечать на вопрос. Просто засунула в рот очередной кусок сыра и стала тщательно его прожевывать. По-хорошему, надо было помыть руки, но из-за Гошки я напрочь про это забыла. Ладно, если что, накуплю себе активированного угля. Продезинфицируюсь вся, как следует. А сейчас просто хотелось есть и не думать. Ни о чем и ни о ком.

— Будешь делать вид, что ослышалась? — улыбка с лица парня пропала. Сейчас он смотрел на меня серьезно и напряженно.

Значит, не показалось. И вопрос действительно был задан. И что теперь делать? Верить этому хитрецу не собиралась. Да, мы уже давно не школьники, а вполне взрослые люди. Только… слишком глубоки раны от обиды. Слишком сильна была любовь к тому, кто в свое время считал, что в праве гнобить другого человека. Девушку. Пусть ее никто и не считает за таковую. Каравай, шарик на ножках…

— Ты вновь решил пошутить, — не смотря на своего собеседника, пробормотала. — Как я должна отреагировать на эти слова? Очередной прикол? Вновь не смешной.

— Да не шучу я! — вспылил Георгий и стукнул кулаком по столешнице.

Я вздрогнула, посмотрела на скатерть, которая осталась гладкой и чистой. Словно по ней только что не треснули со всей силы. Зефирчик заскулил и забился под мою табуретку. А Гоша… Соскочив с места, поспешил в коридор. Я не пыталась его остановить. Потому что пребывала в таком шоке и неверии, что при большом желании не смогла бы пошевелиться. Щелчок, дверь открылась, потом тихо закрылась. Еще один щелчок…

— Тяа-а-а-а-аф! — жалобно провыл пекинес и помчался в прихожую.

А я… взяла с тарелки колбасу и стала медленно ее смаковать. Что только что произошло? Кто бы еще объяснил… Ясно одно — завтра пожарного можно не ждать. Надо было его сразу вывести на откровенный разговор. Тогда можно было избежать многих ошибок. Одно непонятно — почему я не испытываю облегчения? Вместо этого, в душе поселилась тоска. Словно я на время перенеслась в прошлое. В день, когда подколки одноклассников были особенно обидны. А смех Гошика раздирал душу на мелкие кусочки.

Четырнадцатое февраля. Ни для кого не секрет, для чего был придуман этот праздник. Счастливицы получали от поклонников валентинки, такие неудачницы, как я — тычки в спину и едкое «Такой толстухе напишет только Колобок». А я и не ждала никаких посланий. И тем страннее было оное получить. Симпатичная открытка в форме сердечка и выведенные знакомым почерком слова «Я люблю тебя». Поверила ли я им? Нет. От них просто стало еще обиднее. Потому что написано было почерком Филимонова. И когда я положила его открытку к нему на парту перед началом урока, он демонстративно медленно взял сердечко в руки и так же медленно разорвал на две половинки. Класс смеялся, на губах Гоши застыла улыбка. Я не могла понять, какой она была. Просто смотрела на цветной картон, что валялся у моих ног. Будто чье-то разбитое сердце. Вокруг все так же смеялись одноклассники. Улюлюкали, бросали колкости. С трудом удерживала себя в руках, чтобы не расплакаться. Выдержала тот день и лишь дома, закрыв дверь своей комнаты, смогла дать волю чувствам. Потом, когда мама заснула, вышла, добрела до кухни и, опустившись на стул, просто смотрела в окно, наблюдая за медленно кружащим за стеклом снегом. Февраль в тот год был снежным, холодным и ярким. Словно город решил обезуметь и понавешать повсюду разноцветные сердечки.

Сейчас был не февраль. Да и я уже давно не являлась пухленькой школьницей, на которой форма смотрелась, как на бегемоте платье. Нелепо и безвкусно. Скоро Новый год. Еще несколько дней и за окном, где сейчас, к слову сказать, вовсю бушевала метель, будет разноситься звук разрываемых в небе фейерверков. Народ, согревшись шампанским или чем покрепче, не заботясь о том, что маленькие дети в это время спят, начнут голосить, выкрикивая «Ура!!!» или «С Новым годом!!!».

Столько лет прошло, а в эту самую минуту, сидя в одиночестве на кухне, я не могла четко сказать, что испытываю к Гоше. Поначалу, как только услышала его «Каравай? Шарик на ножках, это ты что ли?», была уверенна — будет продолжать издеваться, огрею сковородкой по голове. Но потом его «Каравай», сменилось «Каравайчиком». И даже подколки стали не такими обидными. Он шутил, пытался вывести меня на эмоции. Однако, прошлой обиды и боли я не испытывала. Иногда было смешно, иногда душу заполняла злость, из-за его безграничной наглости. А сейчас… Я просто сидела и понятия не имела: придет он еще хотя бы раз или нет?

— Тяф! — недовольно произнес Зефир и ударил лапой по своей пустой миске.

— Тебе колбасы что ли мало было? — хмуро взирая на своего домашнего любимца, проворчала.

— Фр, — последовал ответ.

Пришлось вставать с табуретки и идти к холодильнику. Взгляд невольно задержался на не до конца разобранных сумках. Надо будет посмотреть, что Георгий там купил и… написать хотя бы «Спасибо». Все-таки он не должен был тратиться.

Наполнив миску пекинеса паштетом, выбросила жестяную банку в мусорное ведро, помыла, наконец, руки и пошла смотреть, что там Филимонов принес.