Читаем Что такое анархизм полностью

В наше время обычное сознание уже не считает нужный бичевать плоть и убивать свои чувства ad majorem Dei gloriam (для большей славы господней). Но презрительное отношение к ним получило прочность установившегося непоколебимого закона. Все наши обычаи, приличия, правила вежливости все отмечены одной и той же печатью—горячим желанием скрыть наши чувства, спрятать их, подавить в себе всякое свободное их проявление. Идеал современного „воспитанного“ человека, в своей отрицательной стороне, есть то же извращение человеческой природы, какого добивалась религия — абсолютное отречение от своих чувств. Но там, где вера учила подчинению себя воле божества, современное сознание требует самоотречения в пользу общественного мнения. Это поразительное совпадение однако вполне понятно... Ведь общество для своего самосохранения и развития должно по возможности устранять из психики индивидов все, что может вносить диссонанс в совместную жизнь и деятельность людей. А разве не чувства, не личные страсти являются постоянным, неиссякаемым источником общественной дисгармонии? Именно чувства настолько поглощены своею внутренней жизнью, настолько слепы и глухи, что не видят и не слышат ничего, что находится вне русла, по которому они текут с фатальной силой. Отсюда, неизбежность их вечных столкновений не только с чувствами другой личности, но и друг друга между собой. Только разум, этот корректный, вылощенный джентльмен, умеет избегать всех коллизий, ведь он, как настоящий паразит, создай для того, чтоб приспособляться целиком ко всему внешнему. Отсюда, понятно пренебрежение к чувствам и поклонение всему „разумному“ со стороны обычного суждения.

Но совершенно иным представляется отношение науки. С какого момента начинается возможность научного понимания жизни? Именно с того времени, как человек начинает проникаться уважением к своим чувства». Пока человек не доверяет им, пока он слишком много верит еще своему отвлеченному разуму, может нагло процветать религия, могут возвышаться до неба стройные здания метафизики, но науки быть не может. Наука рождается только тогда, когда умирает слепая вера в разум, и человек возвращается к самому себе, т. е. к чувствам. Все, что мы, действительно, знаем о природе и жизни, все, что создало гордость и мощь человека, есть результат наших чувств. Что делает разум в работе познания? Он раболепно записывает, регистрирует, классифицирует то, что добывают ему творческие чувства. Конкретные, сочные факты наших чувств он прикрывает отвлеченной бесцветной формулой обобщения. Но его покрывало почти всегда так прозрачно и так узко, что факты скоро начинают выпадать из-под него и расползаться, пока он опять не состряпает новой общей формулы, новой гипотезы. Чем больше развивается научное понимание, тем больше падает былое доверие к разуму. Научное мышление относится подозрительно ко всяким скороспелый общим выводам и пышный абстракция». Она становится все более и более только верной истолковательницей чувств.

Разум был в глазах метафизики не только важным, но и единственным творцом познания. Она гордилась тем, что изгоняла из своих воздушных замков, построенных на зыбучей песке отвлеченностей, все, что говорило о чувстве. Кант нанес метафизике смертельный удар, показав, что все наше познание питается явлениями, а не сущностями, питается работой наших чувств, а не абстрактного разума. Но почтение его к этому дряхлому старичку было еще настолько велико, что он оставил ему на правах неотъемлемой личной собственности десять „категорий“. Дальнейшее философское развитие, присмотревшись ближе к этим регалиям разума, нашло щедрость кенигсбергского мыслителя чрезмерной и свело все достояние разума только к трем принципам: пространству, времени и причинности. За то у всех была крепкая уверенность, что эти принципы действительно — неотчуждаемая собственность разума. Но и тут является современный позитивизм в виде эмпириомонизма и, безбоязненно анализируя их, отнимает последнее убежище у метафизики и последнее достояние у когда то пышного отвлеченного разума. И пространство, и время, и причинность оказываются не врожденными идеями и не вечными категориями нашего мышления, а физиологический продуктом наших ощущений. С этой минуты все наше познание передается в полное распоряжение наших чувств. Эмпириомонизм — самая гордая и самая научная философская система современности — есть гранитный памятник, воздвигнутый признательной наукой тем, которых оклеветала и загрязнила бессовестная религия, тем, которых пренебрежительно третировала болтливая метафизика: это вечный памятник славы нашим правдивый и творческий чувствам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Советский век
Советский век

О чем книга «Советский век»? (Вызывающее название, на Западе Левину за него досталось.) Это книга о советской школе политики. О советском типе властвования, возникшем спонтанно (взятием лидерской ответственности за гибнущую страну) - и сумевшем закрепиться в истории, но дорогой ценой.Это практикум советской политики в ее реальном - историческом - контексте. Ленин, Косыгин или Андропов актуальны для историка как действующие политики - то удачливые, то нет, - что делает разбор их композиций актуальной для современника политучебой.Моше Левин начинает процесс реабилитации советского феномена - не в качестве цели, а в роли культурного навыка. Помимо прочего - политической библиотеки великих решений и прецедентов на будущее.Научный редактор доктор исторических наук, профессор А. П. Ненароков, Перевод с английского Владимира Новикова и Натальи КопелянскойВ работе над обложкой использован материал третьей книги Владимира Кричевского «БОРР: книга о забытом дизайнере дцатых и многом другом» в издании дизайн-студии «Самолет» и фрагмент статуи Свободы обелиска «Советская Конституция» Николая Андреева (1919 год)

Моше Левин

Политика
Критика политической философии: Избранные эссе
Критика политической философии: Избранные эссе

В книге собраны статьи по актуальным вопросам политической теории, которые находятся в центре дискуссий отечественных и зарубежных философов и обществоведов. Автор книги предпринимает попытку переосмысления таких категорий политической философии, как гражданское общество, цивилизация, политическое насилие, революция, национализм. В историко-философских статьях сборника исследуются генезис и пути развития основных идейных течений современности, прежде всего – либерализма. Особое место занимает цикл эссе, посвященных теоретическим проблемам морали и моральному измерению политической жизни.Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, «кто получит что, когда и как».

Борис Гурьевич Капустин

Политика / Философия / Образование и наука