В наше время обычное сознание уже не считает нужный бичевать плоть и убивать свои чувства ad majorem Dei gloriam (для большей славы господней). Но презрительное отношение к ним получило прочность установившегося непоколебимого закона. Все наши обычаи, приличия, правила вежливости все отмечены одной и той же печатью—горячим желанием скрыть наши чувства, спрятать их, подавить в себе всякое свободное их проявление. Идеал современного „воспитанного“ человека, в своей отрицательной стороне, есть то же извращение человеческой природы, какого добивалась религия — абсолютное отречение от своих чувств. Но там, где вера учила подчинению себя воле божества, современное сознание требует самоотречения в пользу общественного мнения. Это поразительное совпадение однако вполне понятно... Ведь общество для своего самосохранения и развития должно по возможности устранять из психики индивидов все, что может вносить диссонанс в совместную жизнь и деятельность людей. А разве не чувства, не личные страсти являются постоянным, неиссякаемым источником общественной дисгармонии? Именно чувства настолько поглощены своею внутренней жизнью, настолько слепы и глухи, что не видят и не слышат ничего, что находится вне русла, по которому они текут с фатальной силой. Отсюда, неизбежность их вечных столкновений не только с чувствами другой личности, но и друг друга между собой. Только разум, этот корректный, вылощенный джентльмен, умеет избегать всех коллизий, ведь он, как настоящий паразит, создай для того, чтоб приспособляться целиком ко всему внешнему. Отсюда, понятно пренебрежение к чувствам и поклонение всему „разумному“ со стороны обычного суждения.
Но совершенно иным представляется отношение науки. С какого момента начинается возможность научного понимания жизни? Именно с того времени, как человек начинает проникаться уважением к своим чувства». Пока человек не доверяет им, пока он слишком много верит еще своему отвлеченному разуму, может нагло процветать религия, могут возвышаться до неба стройные здания метафизики, но науки быть не может. Наука рождается только тогда, когда умирает слепая вера в разум, и человек возвращается к самому себе, т. е. к чувствам. Все, что мы, действительно, знаем о природе и жизни, все, что создало гордость и мощь человека, есть результат наших чувств. Что делает разум в работе познания? Он раболепно записывает, регистрирует, классифицирует то, что добывают ему творческие чувства. Конкретные, сочные факты наших чувств он прикрывает отвлеченной бесцветной формулой обобщения. Но его покрывало почти всегда так прозрачно и так узко, что факты скоро начинают выпадать из-под него и расползаться, пока он опять не состряпает новой общей формулы, новой гипотезы. Чем больше развивается научное понимание, тем больше падает былое доверие к разуму. Научное мышление относится подозрительно ко всяким скороспелый общим выводам и пышный абстракция». Она становится все более и более только верной истолковательницей чувств.
Разум был в глазах метафизики не только важным, но и единственным творцом познания. Она гордилась тем, что изгоняла из своих воздушных замков, построенных на зыбучей песке отвлеченностей, все, что говорило о чувстве. Кант нанес метафизике смертельный удар, показав, что все наше познание питается явлениями, а не сущностями, питается работой наших чувств, а не абстрактного разума. Но почтение его к этому дряхлому старичку было еще настолько велико, что он оставил ему на правах неотъемлемой личной собственности десять „категорий“. Дальнейшее философское развитие, присмотревшись ближе к этим регалиям разума, нашло щедрость кенигсбергского мыслителя чрезмерной и свело все достояние разума только к трем принципам: пространству, времени и причинности. За то у всех была крепкая уверенность, что эти принципы действительно — неотчуждаемая собственность разума. Но и тут является современный позитивизм в виде эмпириомонизма и, безбоязненно анализируя их, отнимает последнее убежище у метафизики и последнее достояние у когда то пышного отвлеченного разума. И пространство, и время, и причинность оказываются не врожденными идеями и не вечными категориями нашего мышления, а физиологический продуктом наших ощущений. С этой минуты все наше познание передается в полное распоряжение наших чувств. Эмпириомонизм — самая гордая и самая научная философская система современности — есть гранитный памятник, воздвигнутый признательной наукой тем, которых оклеветала и загрязнила бессовестная религия, тем, которых пренебрежительно третировала болтливая метафизика: это вечный памятник славы нашим правдивый и творческий чувствам.