Что такое анархизм

Нам глубоко противен тот мещански-грубый материализм, которым пропитая „эгоистический“ индивидуализм, но у нас нет также ни малейшей склонности устремиться сызнова в погоню за небесными „сущностями“ после того, как мы с таким трудом выпроводили из области мышления эту назойливую госпожу метафизику. Словом, мы далеки от того, чтоб превратить землю в „анархический“ хлев, где будут обжираться скотоподобные „эгоисты“, но мы так же далеки и от того, чтоб трусливо бежать на небо, в туман метафизических фраз. Мы хотим снести на землю все, чем манит нас небесная лазурь... Мы хотим высушить гнойные топи и болота и покрыть их роскошными коврами цветов. Всю землю хотим мы превратить в один чудный сад, где будут вечно творить и пировать веселые, гордые и свободные люди.

Нам ненавистей пессимизм, который так часто слышится в мистических мудрствованиях. Свободный человек не может бояться страданий. Он видит свою гордость в том, чтобы встретить их с достоинством. Он знает, что за радостью должно последовать горе, как за ярким дней должна прийти и темная ночь. Он сказать готов страданью: „Приди, когда хочешь, моя мрачная гостья! Я жадно пил из чаши наслаждений и не прочь тоской заплатить теперь за былую радость. Я знаю, что тебе не сломить моей веры, что не долго ты сможешь томить мою душу унынием. Ты уйдешь, и надо мной взойдет еще более яркое солнце бодрого творчества...

„Приди, когда хочешь, моя мрачная гостья! Без тебя я стал бы слишком мягким и слишком слабый: ты, как острая сталь, оттачиваешь притупившийся дух мой. Без тебя я слишком скоро забыл бы, как ничтожны мои силы, как много загадок еще скрыто от моего ревнивого ума, как смешно мое самомнение; но ты внезапно приходишь ко мне из-под завесы неизвестного, смущаешь мой рабочий покой, начинаешь бередить во мне все застарелые раны и сызнова ставить все „проклятые вопросы“...

„Приди ж, когда хочешь, моя мрачная гостья! Я давно потерял всякий страх пред тобой. Ты не найдешь меня поверженный на землю, измученным и бледный, трясущимся от страха. В своем праздничной платье и с воинственной музыкой хочу я пойти тебе на встречу, подобно суровый спартанцам, вступающим в битву“.

***

Какова же в общем наша концепция личности?

Самый легкий анализ убеждает нас в том, что наши психические переживания состоят из двух различных рядов. Одни являются непосредственный продуктом воздействия внешнего мира, результатом наших ощущений. Другие являются как бы продолжением этих ощущений, в обработанной виде. Все переживания первой категории мы можем называть их обыденным именем, чувствами, страстями, в отличие от второй категории — разума. Понимание сущности личности коренится именно в оценке этих двух факторов душевной жизни человека.

Что разум и чувства, несмотря на внутреннюю неразрывность, несмотря на их постоянное взаимодействие, составляют качественно различные психические элементы, не подлежит сомнению. Чувства являются в душевном мире как бы работниками, физическими творцами, а разум играет роль их организатора. А подлежит ли сомнению, что труд физический и труд организующий представляют собою совершенно различные формы человеческой деятельности?

И религия, и обычное мнение, и научное понимание одинаково проводят грань между чувствами и разумом.

Религия всегда рассматривала чувства, как исчадие ада, порождение дьявола и источник всех человеческих грехов. И в этом нет, собственно, ничего удивительного. Религия ставит себе идеалом полное самоотречение человека, его абсолютное обезличение и слияние „с богом“. Может ли она достигнуть своей цели, не подавив беспощадно чувств — этих страстных фанатиков нашего „я“, этих буйных мятежников, которые не признают никаких законов — ни божеских, ни человеческих, — которые кощунственно смеются и над адскими муками, и над райским блаженством и бесстыдно льнут ко всему, что пахнет греховной плотью? Идеалом религиозного человека, святым, всегда был человек, подавивший в себе все свои живые чувства и превратившийся в чистое созерцание божества — в оторванный от плоти разум.