Что такое анархизм

Государство и семья отвергаются целиком, потому что в этих институтах не видно никакой пользы. Они только мешают личности открыто и свободно стремиться к тому, что она считает своей выгодой. Наоборот, частная собственность является в их глазах не только достойной сохранения в их „Анархии“, но и вечной базой человеческой жизни и деятельности. Как может личность действительно отстаивать свои интересы, не имея своих вещей? Разве может человек чувствовать побуждение к работе, если его не манит надежда нового присвоения? Частная собственность, в их понимании, абсолютно неотделима от самой личности.

Практический лозунг этой школы понятен и... довольно знаком. Он гласит: “laissez faire, laissez passer” („предоставьте вещи их естественному ходу“). Ведь, кто так хорошо понимает чужие интересы, как личность свои? Абсолютно свободная конкуренция, — вот в чем эти „анархисты-индивидуалисты“ видят спасенье свободы и счастье личности.

Но если личность так глубоко эгоистична и проникнута такой непреодолимой страстью к своим узко личным выгодам и интересам, то где гарантии от ее жадности и хищности, когда исчезнет карательная сила Государства?

Ответ этих „анархистов“ трогателен по своей простоте. Во-первых, будет создана „свободная“ Ассоциация для защиты личности и собственности. Эта Ассоциация уже будет знать, как поступить с „преступником“. Во-вторых, уничтожение бюрократического государства вовсе не есть отмена наказания. Для важных случаев можно сохранить и смертную казнь...

Такова в общих чертах индивидуалистическая теория школы Токера, Мэкэя и Ко.

Совершенно на другом полюсе стоит другая индивидуалистическая школа — „мистическая“. Обе настолько далеки друг от друга, что их соединяет только пустое слово „индивидуализм“. Если утилитаризм видит в человеке грубое, механическое существо, самодвижущуюся машину, мистицизм видит в нем, в его душе целую бездну загадок, таинственных загадок, которых далеко не разрешает научное миропонимание. Стремление к личной пользе, которое играет такую видную роль в утилитарном индивидуализме, сводится мистиками почти на нет. Они, повидимому, готовы почти всю человеческую жизнь свести к таинственной деятельности нашего духа, который полуинстинктивно рвется к творчеству. Не идея пользы, а идея красоты царит в душе личности. Человек великая святыня и глубокая загадка. Собственность, государство, законы держат его в плену, как птицу клетка. Уничтожение этих пут не только неопасно, но абсолютно необходимо для того, чтоб дух наш развернул во всем своем блеске, свой могучий инстинкт к творчеству. Мистицизм с отвращением отвергает всякую идею наказания. Но что особенно ценно в мистическом индивидуализме, это — то, что он открыто выступил против самого общества, между тем как утилитарные индивидуалисты и анархисты-коммунисты бьются, как рыба об лед, чтоб примирить личную свободу с общественной организацией. Едва анархический коммунизм прошепчет: „да здравствует личная свобода!“ — как он, испугавшись собственной дерзости, торопливо кричит: „да здравствует общество!“ За железным словом „свобода“ он никогда не забудет мягкого словечка „солидарность“. Нам вспоминается невольно тот квартальный, наивный русский квартальный, который обратился к толпе в октябрьские дни с резонным увещанием: „Господа! Добились свободы собраний, — ну, и разойдись!“ Анархисты-коммунисты почти тем же тоном говорят нам: „Господа! Добились свободы личности, — ну, и устройте Коммуну!“ Заслуга мистического индивидуализма в том, что он открыто порывает с этим лицемерием и заявляет, что полная свобода личности враждебна всякому обществу.

Какова наша точка зрения?

Мы не можем примкнуть ни к одной из очерченных выше школ. Утилитаризм нас не только отталкивает своим сухим, отвлеченный резонерством, но и внушает нам отвращение своей мещанской узостью, которая сквозит из всех нор этой теории. Он кажется нам, в сущности, только разновидностью буржуазного либерализма, от которого он заимствовал не только основные принципы, но и практические лозунги. С другой стороны, и мистицизм нам внушает большие и серьезные опасения. Эта попытка снова подарить нас, правда, с благой целью, „бессмертной душой“, эти одобрительные кивания в сторону „религии“, правда, не положительной религии, а какой то другой, еще неслыханной и небывалой, наконец, эта явная тенденция затуманивать социальную проблему под видом ее углубления, — все это не внушает нам ни малейшего доверия.