Что такое интеллектуальная история?

Актуальный историзм как методологическая установка близок базовой операции антропологии и всех гуманитарных наук, нацеленных на понимание. Речь идет о принципиальном допущении инаковости и множественности историко-культурных контекстов. Антрополог по умолчанию делает подобное допущение границы по отношению к своим современникам, а историк – к людям и сообществам прошлого. Осознание множественности сообществ и контекстов настоящего, по сути, только усиливает необходимость отдать себе отчет в дистанции между людьми, поведение которых исследователь хочет истолковать, и самим исследователем. Прошедшесть прошлого усиливается несовременностью настоящего внутри различных социальных групп. Историк стремится осознать собственные представления и предрассудки, а также личный опыт переживания темпоральности. Отменяет ли все сказанное историцистское дистанцирование и отстранение от прошлого? Нам кажется, напротив, – лишь делает его необходимым как условие понимания себя и других.

Аргумент 3: реполитизация истории: альтернативный путь

Наш третий аргумент связан с вопросом о желательности реполитизации (или, напротив, актуальности деполитизации) историографии с учетом уже сформулированных выше аргументов. Мы хотели бы использовать в качестве точки отсчета систематический и тонкий анализ дискуссии о необходимости реполитизации исторического знания в работах одного из главных отечественных теоретиков историографии А. А. Олейникова, которую мы упоминали выше. Российский философ прямо увязывает два феномена – темпоральный поворот, о котором мы говорили выше, и осознание политической значимости ремесла историков в публичном пространстве.

Олейников убедительно показывает, что относительно новое представление об истории как контингентном множестве различных тенденций, укладов и решений, в сочетании с памятью об альтернативах господствующему порядку, служит легитимацией для политической «утопии», для поиска новых путей в политике. Такой тип реполитизации истории как множества альтернатив для настоящего и будущего он считает наиболее адекватным. Напротив, телеологические версии исторического нарратива, сложившиеся в XIX в., имплицитно содержат политическое утверждение «необратимости прошлого», которое привело к «благополучному настоящему», которое, в свою очередь, желательно сохранить навсегда. Соглашаясь с поздним Х. Уайтом, Олейников утверждает, что основанная на телеологическом нарративе историческая дисциплина защищает консервативный реализм как тип политического мышления и инструмент в руках политиков и чиновников в национальном государстве[226]. При этом сам Уайт предлагал иной модус реполитизации истории – через возрождение ее моральной и воспитательной функции и поэтизацию образцов добродетельного поведения (magistra vitae). Развивая аргументы М. де Серто и М. Бевира, Олейников утверждает, напротив, возможность радикального историзма, которая позволяет в принципе устранить предположение об исторической закономерности происхождения настоящего из прошлого и тем самым указать на множество политических альтернатив[227].

Различение двух модусов реполитизации и морального подхода Уайта, а также демонстрация консервативного заряда «политики интерпретации» истории как необратимого и закономерного ряда событий представляются нам вполне разумными, но недостаточными, чтобы стать общей нормативной рамкой историографии как дисциплины. Мы считаем, что историк а) может по мере сил стремиться осознавать политические импликации своих суждений и своего исторического воображения и для этого аргументы Уайта и Олейникова дают прекрасный ориентир; б) способен явно артикулировать или бессознательно проецировать свои политические предпочтения и ценностные интересы в диапазоне от консерватизма до утопии[228], предлагать новые политико-философские концепции, опираясь на раскопки старых и уже забытых теорий[229], или же поддерживать память о примерах добродетельного и недостойного поведения[230]. Начало специальной военной операции в феврале 2022 г. подтверждает, что потребность в моральной позиции историков и гуманитариев не уменьшается со временем, как могло бы показаться из наивной прогрессистской перспективы. Однако открытая политическая борьба на поле истории или вмененный выбор одного из модусов политизации едва ли способствует свободному поиску лучшей версии описания прошлого.