Что такое искусство?

В мозаичных же камнях, в витражном стекле цвет «окаменелый»; цвет, «заключенный в стеклянную светлицу». Здесь уж не растечешься, не соединишься, не подскажешь кисти. Цвет отдан камню, стеклу и каменно-стеклянным входит в архитектуру на родственных правах; другими словами — мозаика, витраж органичны в архитектуре. Как же иначе, если строительное искусство и породило живопись в камне, живопись в стекле, то есть в своих наипервейших архитектурных материалах. Но что замечательно — цвет, казалось бы, скованный, плененный, потеряв свободу краски, получает свободу другую. Получает в мозаичном изображении и особенно в витраже.

Красочные витражи не только загораются на просвет ослепительными картинами. Цвет, окрашивая свет, словно уходит в пространство интерьера*, отделяясь от изображения, покидая «светлицу»; уходит со световыми волнами, растекаясь световыми потоками, получая невиданную доселе самостоятельность и свободу. Цветовой свет. Световой цвет. А в архитектуре создается световая среда, порой «море цветового света», которое, по-видимому, задумано зодчими, если здание обращается к витражу; другими словами — если архитектурный образ нуждается в цветосветовой живописи. * 91—93

Монументальное искусство очень трудно показывать в репродукциях. Что-то поддается показу, однако самое главное теряется. Теряется живая связь искусств, их особая жизнь в окружающем нас просторе или пространстве зданий. Книгу, конечно, надо прочитать, но сколь важнее видеть в жизни Жизнь искусства, и видеть самостоятельно. Да, красочное великолепие витража — очевидно в репродукции*. Он похож на себя. И не похож! На бумаге — это сверхъяркая, а потому несколько огрубленная картина. Ибо нет световых лучей, и ты смотришь витраж в отраженном свете, как смотрят непрозрачные плоскости. Но оживает-то он в свете пронизывающем! В жизни мы не просто смотрим, мы чувствуем, глядя; чувствуем причины сверхъяркости витражных картин, рождающейся на глазах; чувствуем световую живость прозрачного цветного стекла*, будь оно тонким, как в старинных храмах, оконным; иль диковинными глыбами (как в современных зданиях), которые так и хочется погладить руками. * 89, 262

Репродукции не в состоянии ввести тебя в цветное пространство интерьеров. Потому не «поплывешь» в волнах цветного моря, наполняющего пространство старинной архитектуры*, не ощутишь живописно-таинственной световой среды, созданной современными художниками в гостиных отелей, домов отдыха, кафе, словом, там, где люди чаще всего отдыхают. Сейчас используют источники искусственного света, а значит располагают витраж в любом месте внутреннего пространства. Иногда витраж напоминает окна, например в метро, словно бы ты и не под землей; иногда переливается целой стеной ... Люди хорошеют в причудливом освещении, всем почему-то тепло, как близ горящего камина, хотя нет никакого огня. И все это происходит потому, что свету, тем более цветному, доступна какая-то дивная «кнопка настроения» человека. Проверь на себе, на своем домашнем освещении. Какое оно у тебя — ярко-веселое, нежно-ласковое или тускло-печальное? Не зря же существуют цветные абажуры, неспроста люстра вносит праздничность, ночник же — уют. А если удивительные цветные камни льют загадочный свет, складываясь в изображения? Или просто соединяются друг с другом в природной стеклянной своей красоте ... Наверное, там — таинственно, там — прекрасно. * 260—261

Большая часть витражных произведений принадлежит декоративному искусству. Подобно декоративной скульптуре витраж полностью отдал себя служению архитектуре, редко отстаивая свой собственный смысл. Мозаика же — самостоятельна. Она, конечно, создает декоративные композиции, но она чаще бывает независимой по смыслу, так как камешек, уподобляясь мазку, позволяет художнику строить на плоскости все известные нам формы — и объемно-пространственные, и плоскостные. Мозаика может даже «репродуцировать» станковую живопись, переводя ее в вечную каменную («пластинчатую»). Однако «пестрая смесь» открыла именно живописи совершенно особую тончайшую красоту цветовых построений — изображений.

Мозаики, конечно, не смотрят на просвет, но мы их видим и не только в отраженном свете, как смотрится фреска или станковая живопись. Свет и отражается и задерживается около мозаичной плоскости. «Каменный цвет» необыкновенно оживляется в своей «окаменелости» благодаря световым касаниям*. Лучи, действительно, играют на стенной мозаике; они отскакивают от острых граней дробленых камней, без конца наталкиваясь друг на друга, сливаясь и витая над каменной живописью легчайшей световой «пленочкой», «облачком». Мозаичист — и особенно тот, которому нравится не отпускать от камней веселые отблески, — нарочно кладет камешки под разным углом к поверхности. И лучи пляшут — скачут, словно вытягивая при этом цвет каждого окаменелого «мазка» в свою световую пленочку, заставляя их здесь смешиваться ... без палитры. Это не механическое смешение цвета, а световое, оптическое (гр.), которое происходит, разумеется, в нашем глазу. * 256—257, 259