Образцовым — и непривычным — примером служит британский историк Лоуренс Стоун (Stone, 1965; Stone and Stone, 1984), который установил, что политические изменения на национальном уровне (способность английских королей разоружать знатнейших дворян) привели к снижению способности дворян собирать доходы от своих поместий и политических должностей, при одновременном увеличении их обязательств по оказанию гостеприимства представителям их сословия и менее знатным джентльменам, что привело эту элиту к финансовому кризису. Финансовые тяготы аристократов Стоун связывает с их ролью в английской гражданской войне, подобно тому, как Бирман и Дин (Bearman and Deane, 1992) приходят к выводу, что сокращение в Англии начала XVII века благоприятных возможностей для купцов, торговцев и квалифицированных ремесленников радикализовало эти средние страты. Использовав тщательную реконструкцию профессиональных занятий отцов и сыновей в Норфолке, Бирман и Дин прослеживают межпоколенческую мобильность, а затем устанавливают связь между изменившимися возможностями и политической преданностью и политическими действиями.
Вместе взятые, стоуновский разбор изменений в аристократической стратификации и исследование Бирманом и Дином мобильности в среднем классе выявляют механизм, позволяющий объяснить политические мотивации и действия. Они показывают, что блокированная мобильность или спад имели последствия не только для индивидов и семей, находящихся в центре внимания большинства трудов по неравенству, но и для самой национальной политии. В выявлении и прослеживании политических причин неравенства Стоун идет еще дальше.
Норберт Элиас предлагает модель иного рода (Elias, [1969] 1983; Элиас, 2002). Он не приводит никаких количественных данных о богатстве знати или о том, увеличилось ли оно со временем или уменьшилось. Подобно Стоуну, вначале он рассматривает разоружение аристократов королями и превращение их в пассивных нахлебников при королевских дворах. Элиас разбирает те кодексы поведения, которые дворяне вырабатывали при дворах, и обсуждает, как придворные манеры сказывались на поведении в остальном обществе, а также как этими кодексами ограничивалась способность дворян образовывать политические альянсы против монархов. Он подбирает качественные данные таким образом, чтобы они свидетельствовали об обеднении дворян вследствие потери ими политической власти. (Хотя аргументация Стоуна также в основном строится на качественных данных, он попытался собрать и проанализировать количественные данные, которые он мог найти по Англии.) Элиас не стремился отследить изменения, происходившие с неравенством, и прямо переходил от своего тезис о материальном упадке аристократов к культурным и политическим последствиям данного упадка. Его труд открывает нам глаза на ценность неколичественных данных и культурных свидетельств (об Элиасе мы еще скажем в восьмой главе). Элиас напоминает нам, что мы должны стараться проследить изменения неравенства не только ради них самих, но и потому, что эти изменения могут рассказать нам о том, как они сказываются на потенциальной способности находящихся в упадке страт контролировать свои социальные отношения и оказывать влияние на общество в целом.
Наиболее значимым изменением в стратификации за прошедшие несколько столетий стало громадное увеличение средних страт. Сегодня в большинстве обществ крестьяне/земледельцы являются меньшинством, а в развитых индустриальных обществах — ничтожным меньшинством. Сначала их потеснили наемные работники, а со временем и средние классы, отличительным признаком которых является умеренная степень профессиональной или ремесленной квалификации и/или контроль над своей собственной работой и/или прямой продажей своей собственной продукции или услуг потребителям. Индивидуальная мобильность, рассматриваемая социологами и экономистами, во многих случаях слабо связана с изменениями личных качеств рабочих и является главным образом результатом массового перемещения рабочих мест из сельской местности в города и пригороды и с ферм на фабрики, а затем и в офисы.