Что такое любовь и другие микроновеллы

Он не отвечает и выходит, хлопнув дверью. Мне хотелось бы навестить своего дедушку, но он умер в 1982 году. Я уверена, что мои родители все еще живы и просто притворяются, что их не существует. В детстве они наказывали меня тем, что целыми неделями не разговаривали со мной – это было все равно что смотреть телевизор с выключенным звуком. Я видела только картинку и колотила по ним в надежде услышать хоть какой-то шум.

– Я включаю компьютер, чтобы их разыскать.

Назначаю свидание 32-летнему мужчине, которому хочется хоть с кем-нибудь поговорить. Он приходит с бутылкой шампанского. Он старый и похож на собаку. Он показывает мне свой вялый член, и я поздравляю его с тем, что он не испытывает ко мне никакого желания.

– Я изменила мужу всего один раз.

Он трогает мою грудь. Я объясняю ему, что это бесполезно – она у меня бесчувственная, как деревяшка. Напротив, низ у меня довольно восприимчивый, и ему не стоит трогать меня там руками. Он повел себя неразумно, и я взяла бутылку из-под шампанского и лупила его по голове, пока он не перестал. Потом я привела его в чувство, оросив шампанским, и он попросил не подавать на него жалобу за попытку изнасилования. Ушел он с расстегнутой ширинкой. Его зеленый плащ я выкинула ему на лестничную площадку.

Мне очень одиноко. Я смотрю на мебель, которая шлет мне мои отражения, словно снимает меня в кино. Меня мучает вопрос: люблю ли я его. Но если этого никто не знает, мне-то откуда знать?

Пошлая, как любовь

Пошлая, как любовь, история. Мы переспали, а потом поцеловались, чтобы заглушить вкус. Я подцепил тебя в баре. Ты так напилась, что в тебе не осталось ничего человеческого. Было слишком темно, чтобы разглядеть, до чего ты уродлива: можно подумать, что твои черты высекал для офорта ненавидевший тебя гравер. Я отволок тебя в номер, как собачонку. Пока я тебя трахал, ты бурчала нечто нечленораздельное и настолько походила на животное, что у меня сложилось впечатление, что я впервые в жизни выступаю в роли зоофила.

– А теперь ты моя жена.

Мать моих детей и женщина, удовлетворяющая мои сексуальные потребности. Если в квартире всего один унитаз, ты волей-неволей будешь мочиться в него. Твоя вагина подобна сортиру. Большие губы – откидная крышка, черные волосы – сиденье, клитор – кнопка спуска воды. Не думай, что ты мне отвратительна; меня всегда восхищали женщины, как другие обожают китайскую кухню или санный спорт. Я готов сочинять стихи, прославляя твое тело, твое сердце, твой мозг – такой же белый, как твоя грудь, с розовыми нейронами цвета твоих сосков.

– Дорогая.

Мой долг – уважать тебя и любить, как лимоны. Или как апельсины, или как мармелад, или как ликер. Наши дети – тыквенные семечки; они похрустывают на зубах, подобно арахису, особенно если ты забываешь подрумянить их на растопленном масле нашей привязанности. Когда они вырастут, станут розовыми кустами, или колоннами, или плодовыми деревьями. Ты превратишься в кобылу, и я, как дикарь, буду скакать на тебе без седла.

– Однажды ты станешь бабкой.

Какое счастье время от времени принимать в мир крохотные создания с глазами красными, как томаты, какими они с неизбежностью станут, повзрослев. Ухаживать за ними, как за огородными культурами, чтобы поколение за поколением бросать в горшок с ароматным варевом. Чесночные зубчики инцеста, луковицы заброшенности, соль и перец невинных поцелуев, крики и плач от падения с лестницы или с высокой террасы, с которой вы шутки ради сняли перила. Они кончат в яме, вырытой нищим землекопом, чтобы бессовестный сантехник, купающийся в золоте и надменный, как врач с засученными рукавами, сообщающий вам, что на сей раз вам конец, заменил старые канализационные трубы воздушными ямами, кораблекрушением, зубной болью, ловлей трески у берегов Ньюфаундленда и раскатами грома.

– Сумасшедший писатель.

– И пошлый, как любовь.

Зебра

За три месяца до свадьбы я пригласил свою будущую жену в большую темную квартиру, где мы живем до сих пор. Она раскритиковала облупившуюся краску, пожелтевшие обои и ободранную ванну. Она хотела, чтобы я провел на кухню горячую воду и купил в спальню новую кровать взамен той, на которой умерли мои родители.

– Она критиковала вообще все.

По ее мнению, люстры давали слишком мало света, а мебель, веками подвергавшаяся воздействию каминного дыма, почернела. Она даже потребовала заменить сиденье унитаза, сделанное из красного дерева, на дешевый пластик карамельно-розового цвета.

– Мой отец никогда на такое не согласился бы.

– Слушай, но ты же не думаешь, что заставишь меня жить в этом склепе!

– Мы проживем здесь до конца своих дней.