Что там, за поворотом?

Мальчики протолкнулись вперед и во все глаза смотрели на происходящее.

Толпа волновалась. Рядом с тетей Маней стояли двое — молоденький милиционер с очень решительным лицом и большими ушами и грузный мужчина в галифе, сапогах и выцветшей гимнастерке; лицо у него было усталое, землистое, под серыми глазами синева, и казался он очень сердитым.

— Наш Матвей Иваныч, — шепнул Вовка. — Председатель.

— Чего взяли-то, Маня? — кричали из толпы.— Все подчистую? Али как?

Тетя Маня немного успокоилась и стала рассказывать дальше:

— Ну, вхожу — все как есть вверх дном. И лампы еще побили. Фулиганили...

— Ответь толком: забрали много? — устало, спокойно спросил Матвей Иванович.

— Все часы, — заголосила тетя Маня, — двадцать три комплекта, пять приемников «Урал»... Телевизор «Темп». Один остался. Ой... И кофт уж не знаю сколь, плащи. Да я все не глядела.

— И не гляди! — строго и внушительно сказал милиционер. — Все должно оставаться как есть. Сейчас из Дедлова опергруппа приедет. Звонил. — И милиционер застыл в величественной позе.

— Еще, — всхлипывала тетя Маня, — ящик водки взяли. А две поллитровки прямо тут выдули и консервами «Завтрак туриста» закусили.

В толпе засмеялись.

— Не иначе как на машине, — сказал Матвей Иванович и сам себя спросил: — Как же еще увезти?

— Непременно, — сказал милиционер и опять застыл.

— Кто же они такие? — продолжал вслух рассуждать Матвей Иванович. — Из наших? Нет... Рука опытная видна. Вчера видели кого-нибудь посторонних? — спросил он у толпы.

Люди зашумели, стали вспоминать. Нет, никто посторонних не видел. Витя и Вовка переглянулись. Вовка побледнел, у Вити по щекам пошли розовые пятна.

— Мы видели! — сказал Вовка.

И сразу стало тихо.

Милиционер насторожился. Матвей Иванович спросил:

— Вто это мы?

— Я и вот Витька. Мы вчера купались, — от возбуждения Вовка чуть не захлебнулся слюной, — а он к нам подошел...

— Кто он? — рявкнул милиционер.

— Откуда я знаю! Парень. Не наш. В плавках полосатых и очки черные — аж лица не видно. Спрашивал у нас, когда магазин открывается.

Толна зашумела. Выяснилось, что и еще кое-кто видел вчера незнакомого долговязого парня на берегу реки.

— Пошли в правление, толком расскажете, — сказал Матвей Иванович. — А вы, товарищи, расходитесь, пора и за работу. Найдем воров, не волнуйтесь. Кто что знает, вспомнит — потом вызовем.

Народ нехотя стал расходиться.

В правлении в первой большой комнате сидело несколько женщин. Они что-то писали и щелкали на счетах, а вторая комната, поменьше, была кабинетом Матвея Ивановича. Здесь на письменном столе, заваленном папками и бумагами, стояли черный телефон, чернильный прибор с пустыми чернильницами; в одной из них на фиолетовом дне лежала большая муха вверх брюшком и слабо, неохотно шевелила лапками, ей, наверно, было не очень удобно. Еще в кабинете был старый, протертый диван. На него и сел Матвей Иванович, и пружины сердито взвизгнули. Милиционер с окаменевшим лицом остался стоять в дверях. Он очень не нравился Вите. И чего индюком надулся?

Матвей Иванович вытер мокрый лоб не очень свежим платком, вынул портсигар, закурил. Милиционер в дверях сделал движение корпусом, и председатель протянул ему портсигар. Милиционер тоже закурил.

— Ну, Вова, — сказал Матвей Иванович, — рассказывай.

Собственно, ничего нового Вовка добавить не мог. Только Витя вспомнил:

— У него на животе транзистор болтался. Еще репортаж передавали: «Велопробег мира».

— Наше командное место второе, — важно сказал милиционер.

— Так, так...— задумался Матвей Иванович и спросил у Вити: — Ты у бабки Нюры живешь?

— Да, у нее.

— Твой отец конструктор?

— Конструктор... — Витя удивился: «Откуда знает?»

— Так, так... — Матвей Иванович повернулся к милиционеру: — Ты иди, Миша. Посмотри, чтобы она там ничего не трогала.

Милиционер недовольно вышел.

— Ну как, вояка, жизнь идет? — Председатель потрепал спутанные Вовкины волосы.

— Ничего...

— Брат не пишет? — И глаза Матвея Ивановича стали зоркими.

— Нет, — быстро ответил Вовка. — А что?

— Да ничего.

— Матвей Иваныч! — Вовка мгновенно вспотел. — Вы думаете — он?

— Если бы он, — вздохнул председатель, повернулся к окну, и Витя увидел на его шее страшный белый шрам. — Если бы он... Пропадет ведь парень. Матери передай: если объявится, письмо пришлет, пусть сразу мне скажет. Будем ему биографию исправлять. Злобы я на него, дурака, не имею.

— Спасибо, Матвей Иваныч. — И у Вовки вдруг слезы закапали из глаз.

— Ну, ну, Володя! Надо быть мужчиной. И еще матери скажи: обувь и костюм тебе к школе справим колхозом. Пусть не волнуется.

Вовка опустил голову.

Резко, с перерывами зазвонил телефон.

— Идите, ребята, — сказал Матвей Иванович.

Мальчики медленно шли по пыльной дороге, к реке, которая золотом отливала под ослепительным солнцем.

Вовка хмурился: видно, стеснялся своих слез. Сказал:

— Он такой. Илья ему: посчитаемся, посчитаемся. Дурак несчастный. А Матвей Иваныч: «Я зла не помню». Мало какие люди зла не помнят.

— Вовка, а что у него на шее, шрам?