Что-то на айтишном. Продуктовый подход к развитию личности

Зато там были видео-кругляши от Лии, моей подружки из Израиля. Все эти дни, с тех пор, как все началось, мы были постоянно на связи и, возможно, именно это не дало мне окончательно съехать кукушечкой[85]. С ней я могла пореветь, обсудить то, что не напишешь и не скажешь вслух, потому что концепции являлись выходом страха и других негативных эмоций, которые я старалась максимально не выпускать из себя. Не множь зло и страдание – такой принцип я проповедовала среди своих, поэтому нужно было держаться в нем самой, чтобы не вышло лицемерия. Лия спрашивала про брата. Отвечала ей, как есть: не слышала его уже сутки, и тут же набрала маме, которая была на связи с его тетей. У нас случился какой-то рваный разговор, мама выразила беспокойство моим состоянием в своей привычной манере: «Ну ты же у нас кремень, стойкий оловянный солдатик, ты чего?» Действительно, чего это я… Успокоила маму, зашла во двор музея Церетели, ходила туда-сюда среди безумных абстрактных фигур и записывала Лии, что никто ничего не знает, что, кажется, я перестаю держать себя в руках. Стоя на фоне желтого здания и темно-синего неба приближающейся ночи, смеялась и говорила ей: «Смотри, какой у меня жовто-блакитный фон[86]».

Перейдя к перекрестку с Петровкой и увидев автозак с группой полицейских, инстинктивно свернула за угол, хотя ничего не нарушала и выглядела, как обычная москвичка. Но тут периферийным зрением заметила движение на другой стороне улицы. Ульяна махала мне, и я поняла, что придется вернуться к перекрестку и отстоять свое на светофоре. Цифры секунд переключались невыносимо медленно, дымящий сигаретой мужик раздражал, но я так и не сказала ничего, хотя прокрутила замечание ему в своей голове. Загорелся зеленый, я перешла улицу и обняла девочку в черном плаще в стиле «бригада»[87]. «Ну что, на митинг[88]?» – спросила Ульяна. Я горько усмехнулась, и мы вошли в дверь одного из самых новых и модных заведений столицы.

Мы заказывали безумно дорогие и красивые коктейли в полупустом зале бара в стиле вуду. За соседними столиками девочки делали друг другу расклад на таро, хорошо одетые парни откуда-то из Средней Азии активно выпивали, обсуждая, кому из них уже пора жениться. На столах горели настоящие свечи, и я невольно подумала о том, как нужно было коррумпировать пожарную инспекцию, чтобы они закрыли на это глаза. А еще вспомнила пожар в «Хромой лошади»[89] и другой – в моем собственном магазине несколько лет назад, когда сотрудники ушли, забыв погасить свечу. Когда ты находишься в негативном сценарии или смотришь на мир через грустные очки, все вокруг приобретает легкий налет трагедии. Конечно, я отметила и красивый интерьер, и потрясающий пиджак Ульяны, и необычную посуду, но первое, что оказалось в фокусе моего внимания то, что потенциально может оказаться угрозой жизни и здоровью.

Мы давно не виделись, но разговор, конечно, начался с происходящего, слишком уж серьезным был триггер. Я уже успела надеть маску спокойствия на себя, теперь мне важно было ответить на вопросы человека, которого я растила почти год. В такие моменты особенно остро чувствуется, что рожать, воспитывать или обучать детей – это не вот тебе взял и сделал. Нужно быть в серьезном контакте с собой, чтобы уметь объяснить происходящее, не навязывая свои ярлыки и соображения, оставаясь объективной до конца, а главное – не транслировать свои эмоции, как бы ни хотелось. Когда ты по какой-либо причине обладаешь авторитетом у младшего поколения – потому что ты старше или опытнее, потому что ты родитель или наставник – на твои плечи ложится огромная ответственность. Об этом не заботились мои учителя и не всегда понимали мои родители, поэтому я еще долгие годы выковыривала психотерапией и практиками разрушающие меня концепции и последствия их несдержанности в эмоциях. Дети, подростки, молодые люди впитывают все, как губка, и, если мы хотим чего-то хорошего в будущем, нам важно аккуратно растить эти цветы.

К тому моменту мое заявление на увольнение уже было принято. Возможно, это было не самое умное решение в моей жизни, но тогда я уже не могла иначе. Это никак не было связано с ситуацией в мире, просто я не могла больше работать в корпорации, это зрело какое-то время до всех событий. С моим руководителем на финальный разговор мы встретились 25 февраля, через день после того, как все началось. Он предлагал работать дальше, но, выслушав мои аргументы, согласился, что, возможно, иной путь будет лучше. Конечно, мне было страшно оказаться без стабильного источника дохода и понятной деятельности в период турбулентности, но чуть позже я пришла к аналогии, которая меня успокоила.