Читаем Что-то смешное : Серьёзная повесть полностью

— Ты тоже можешь поехать, Ева.

— Нет, милая, — сказал Ивен. — Оставайся здесь. Я скоро вернусь.

— Нет, папа! — возразила девочка. — Я хочу поехать!

— Нет, милая.

— Папа! — Вслед ему раздался плач.

Барт пошел с ним к машине.

— Надеюсь, вы быстро освоитесь с этой старой погремушкой, — сказал он.

— Папа! Возьми меня. Возьми меня тоже! — Заводя машину, он слышал, как плачет Ева .

— Ивен, если хочешь, забирай и ее, — услышал он слова Суон.

Девочка стояла рядом с Бартом, глядя на отца. Когда машина тронулась, она побежала за ней, захлебываясь рыданиями.

— Чего он хочет? — спросил Рэд.

— Просто поговорить, — ответил Ивен.

— О чем? — спросил Рэд. — О чем он хочет поговорить?

— Мы работаем на одной кафедре в Стэнфорде. Мы старые друзья.

— Вы — друзья, папа?

— Конечно, мы друзья. Ты вроде как напуган. Чем?

— Не знаю, — сказал Рэд.

Он гнал машину, раздумывая о том, почему его сын так хотел ехать с ним и чем он так напуган. Они проехал две мили не раскрывая рта, но когда машина спустилась вниз, к шоссе, он начал размышлять о недавнем разговоре с Рэдом: о своей нелепой выдумке — назвать в ответ на вопрос сына первое же пришедшее в голову имя, о Милтоне Швейцере, приехавшем в Стэнфорд читать курс драматургии спустя семестр после того, как Ивен начал читать там лекции по новеллистике. Подобно Ивену, не снискавшему настоящего успеха в качестве прозаика, Швейцер не достиг его как драматург. Уроженец Нью-Йорка, он перебрался в Колумбию. У него шли две пьесы на Бродвее, обе провалились, и были еще две, которые не продвинулись дальше Бостона или Филадельфии. Он был ровесником Ивена, может быть, чуть старше.

Говорить Рэду о Милтоне Швейцере что-то еще вряд ли стоило; он побаивался этого. Теперь он всего побаивался: машины впереди, которую, он был уверен, сможет обогнать так же легко, как и все остальные по дороге, но все равно он немного боялся. Та шла очень медленно, а водитель медленно идущей машины может сделать неожиданный маневр. Он может внезапно повернуть налево перед быстро настигающей его машиной. Но этот не повернул, и Ивен быстро обогнал его. Ивен увидел старика с женой, которые ехали около двадцати пяти миль в час в машине, которой было около двадцати пяти лет; скорее всего, возвращались от друзей домой. Он побаивался встречной машины, но в стремительно нарастающем звуке, сопровождающем ее приближение, не было ничего необычного; так что все, чего следовало бояться, — это была машина Барта. Она далеко не нова; шины могут быть изношены. При скорости семьдесят миль в час шина могла лопнуть, а это не пустяк.

И еще он немного побаивался того, что у Рэда, как видно, есть потребность поговорить о Милтоне Швейцере.

— Это не Милтон Швейцер, — сказал он наконец.

— Что, папа?

— Я его назвал просто так. Не хотел, чтобы узнали, с кем я собираюсь встретиться на самом деле.

— С кем?

— С Дейдом. Моим братом.

— Тогда почему ты сказал — с Милтоном Швейцером?

— Я не хотел, чтобы узнали, что я еду повидаться со своим братом.

— Почему? — спросил Рэд. — Почему ты не хотел, чтобы узнали? Почему ты едешь так быстро?

Он сбросил скорость до шестидесяти, потом до пятидесяти, до сорока и, наконец, до тридцати. Он сделал это, потому что ему так было нужно. Он был слишком взвинчен, чтобы ехать так быстро. Внутри он тоже ехал слишком быстро. Ему нужно ехать как можно медленнее.

— Рэд, — начал Ивен. — Послушай меня. — (Он поймет, когда я скажу ему, что я не могу говорить кое о чем. Я знаю, что он поймет.) — Рэд, — еще раз начал он. (Нет, он не мог. Ему лучше привести себя в порядок. Сделать это для сына, сделать быстро.) — Рэд, — сказал он. — Твой отец немного выпил. Ты видел, как Уоррен Уолз пытался встать на голову? Это потому, что он немного выпил. Это ничего не значит. Все в порядке. Ничего не случилось. Просто когда человек в подпитии, ему кажется, что все вокруг как-то не так. Дейд тебе обрадуется.

— Почему ты сказал, что это Милтон Швейцер? Почему ты не сказал, что это Дейд?

— Я немного выпил, — ответил Ивен, стараясь говорить повеселее. — Это ничего. Ты ведь уже не боишься?

— Я не понимаю, — сказал Рэд. — Тебе что, нравится Милтон Швейцер?

— Конечно, мне нравится Милтон Швейцер.

— Я его ненавижу, — сказал Рэд.

— Почему? — спросил Ивен. (Бесполезно лукавить с Рэдом. Бесполезно делать вид, будто ничего не случилось. Он знает. Я не смогу оградить его.)

— Помнишь, ты спросил, нравится ли мне Уоррен Уолз?

— Да, Рэд. Это было вчера.

— И ты спросил, почему мне понравился Коди Боун.

— Да, Рэд.

— И я сказал, что мне просто нравится Коди Боун, но я не знаю почему. Ну, теперь мне даже нравится Уоррен Уолз. Мне он особенно понравился, когда пробовал встать на голову. Но мне не нравится Милтон Швейцер. Я ненавижу его. — После паузы он добавил: — И я знаю, почему.

— Почему, Рэд? — Напускная живость Ивена прошла; теперь его голос звучал глухо.

— Мама сказала, что отвезет нас с Евой в цирк, — начал рассказывать Рэд. — Мы собрались. Затем она позвонила Мейбл, и Мейбл взяла нас. Мы не хотели идти с Мейбл. Я не знаю, почему мама раздумала. Мне не понравилось в цирке с Мейбл.

Он замолк.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сароян, Уильям. Рассказы

Неудачник
Неудачник

«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других. И во всех них Сароян пытался воплотить заявленную им самим еще в молодости программу – «понять и показать человека как брата», говорить с людьми и о людях на «всеобщем языке – языке человеческого сердца, который вечен и одинаков для всех на свете», «снабдить пустившееся в странствие человечество хорошо разработанной, надежной картой, показывающей ему путь к самому себе».

Кае Де Клиари , Марк Аврелий Березин , Николай Большаков , Николай Елин , Павел Барсов , Уильям Сароян

Фантастика / Приключения / Проза / Классическая проза / Научная Фантастика / Современная проза / Разное
Студент-богослов
Студент-богослов

«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других. И во всех них Сароян пытался воплотить заявленную им самим еще в молодости программу – «понять и показать человека как брата», говорить с людьми и о людях на «всеобщем языке – языке человеческого сердца, который вечен и одинаков для всех на свете», «снабдить пустившееся в странствие человечество хорошо разработанной, надежной картой, показывающей ему путь к самому себе».

Уильям Сароян

Проза / Классическая проза
Семьдесят тысяч ассирийцев
Семьдесят тысяч ассирийцев

«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других. И во всех них Сароян пытался воплотить заявленную им самим еще в молодости программу – «понять и показать человека как брата», говорить с людьми и о людях на «всеобщем языке – языке человеческого сердца, который вечен и одинаков для всех на свете», «снабдить пустившееся в странствие человечество хорошо разработанной, надежной картой, показывающей ему путь к самому себе».

Уильям Сароян

Проза / Классическая проза
Молитва
Молитва

«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других. И во всех них Сароян пытался воплотить заявленную им самим еще в молодости программу – «понять и показать человека как брата», говорить с людьми и о людях на «всеобщем языке – языке человеческого сердца, который вечен и одинаков для всех на свете», «снабдить пустившееся в странствие человечество хорошо разработанной, надежной картой, показывающей ему путь к самому себе».

Уильям Сароян

Проза / Классическая проза

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза / Проза
Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза