Что-то в большом городе (СИ)

— Ну и как? Как ты с ними это делаешь? У тебя есть какие-то предпочтения?

Герман хмыкнул и сделал еще один глоток.

— Не понимаю, как разговор перешел на мои предпочтения в сексе.

— Ты сам его перевел в это направление, — невозмутимым тоном ответила Марьяна. Непонятно, откуда взялся этот тон, потому что у нее внутри все вибрировало, как туго натянутая и задетая умелым пальцем нить. — Когда сказал, что собираешься — а нет, на-ме-ре-ва-ешь-ся — меня соблазнить. Или передумал?

Ей показалось, что он спрятал улыбку в стакане с ромом.

— Нет, не передумал.

У нее бахнуло где-то совсем в горле сердце, но все тем же невесть откуда взявшимся невозмутимым тоном Марьяна продолжила:

— Ну вот. Должна же я понимать, к чему мне готовиться. Итак, какие твои предпочтения в сексе, Герман?

Он смотрел на нее молча. Лишь бокал с ромом как-то гипнотически и медленно покачивался в его пальцах.

— Поразительно, — пробормотал Герман. Больше ничего не сказал и снова спрятался, ушел от ответа за глотком рома.

Нет, голубчик, так дело не пойдет! Марьяна откинулась в кресле с самым непринужденным видом и положила ногу на ногу. Халат, естественно, распахнулся. Герман, естественно, уставился туда. С кожей Марьяне повезло, а еще она воспользовалась кремом после ванной, и теперь пара весьма — объективно — симпатичных, матово поблескивающих женских ножек виднелась между распахнувшихся пол халата. Смотри, голубчик, смотри. А вот трогать нельзя. Пока.

— Я знаю, что самым востребованным видом услуг является минет. Особенно deep throat.

— Чего?! — вытаращился на нее Герман, мгновенно оторвав взгляд от ее ног.

— Deep throat. Глубокая глотка. Горловой минет, Герман.

Она все-таки довела его до еще одного приступа кашля. И покрасневших щек. Марьяна получала колоссальное удовольствие, глядя на то, как он смотрит на нее — тяжело дыша и сузив глаза.

— Интересно, откуда такие познания в работе… экскортниц?

— Я писала о них материал, — безмятежно отозвалась Марьяна. — Ну, так что, Герман, была глубокая глотка?

Он взял бутылку и налил себе еще рома.

— Была.

У Марьяны перед глазами мгновенно вспыхнула картина стоящей перед Германом на коленях женщины, которая берет его в рот — глубоко. Причем Марьяне почему-то отчетливо виделось лицо этой женщины. И удовольствие на нем. Да чтоб тебя, Герман!

— Со мной можешь на такое не рассчитывать.

— Хорошо.

Марьяна в упор уставилась на Германа. Он демонстративно спокойно сделал небольшой глоток. Похоже, он оправился от ее слов. И его тон — это почти смиренное «Хорошо»… Да ты тролль, Герман Тамм.

— Анал? — быстро и резко спросила Марьяна.

— Да.

— Тоже забудь.

— Мне не очень-то и понравилось.

Марьяна глубоко вздохнула. У нее вдруг кончились все вопросы. И сам этот разговор показался каким-то… каким-то глупым. И унизительным. Причем унизила она себя сама.

Вторая порция «Пьяной вишни» залпом выпита до дна. После чего Марьяна вдруг оказалась резко поднятой с кресла за локоть.

— Хватит расспросов, Марьяна. Давай проверим на практике.

Ее поцеловали. И от первого же прикосновения мужских губ со вкусом рома к женским губам со вкусом вишни что-то треснуло, лопнуло и растеклось по обоим — и мужчине, и женщине. Сделав их совсем не теми, которыми они были только что.

* * *

Герман не мог вспомнить, когда целовался в последний раз. Наверное, это было еще с Линой. Может быть, какое-то время после. Но давно. Очень давно он не касался губами женских губ. Наверно, поэтому его накрыло. Как мальчика-перворазника.

Он просто забыл. Что это такое — когда тебе навстречу приоткрываются теплые мягкие губы. Когда она сначала едва дышит — а потом, наоборот, очень часто и глубоко дышит. Как льнет к тебе, пока ты, как голодный, дорываешься до ее рта. Как ложатся ее руки на твою шею, притягивая к себе.

Как давно это было с ним?! Бесконечно давно. Или никогда.

У нее до пояса распахнулся халат, когда Герман подхватил Марьяну на руки. Он споткнулся и едва не выронил свою ношу. Никогда не считал себя зацикленным на размере и форме женской груди. Но у Марьяны же было там все просто идеально! Пышно, округло и соски, которые так и просятся в рот или между пальцами. И саму грудь всей пятерней обхватить и сжать. Герман тяжело сглотнул и все-таки поднял взгляд к лицу Марьяны. Она смотрела ему прямо в глаза. И от этого прямого взгляда крышу сорвало еще сильнее, чем когда он смотрел ей в вырез халата.

Так. Надо в постель. И быстрее!

* * *

Халат Марьяны соскользнул сам. И под ним не оказалось ничего, кроме треугольника черного кружева. Неужели те самые?

— Тебе нравится моя покупка? — Марьяна, кажется, угадала его незаданный вопрос.

Его пальцы легли на черное кружево.

— Очень.

Он привык делать это быстро. Он привык думать только о себе. Но сейчас Герман отчетливо понимал, что все будет по-другому. Все должно быть по-другому. Все уже по-другому. Потому что ему по-прежнему хотелось ее целовать. И он целовал, вторгаясь языком в мягко приоткрытый рот. Упиваясь вседозволенностью. Шалея от ее тихих стонов.