Что в имени тебе моем?..

– Знаю, Люба. Как видишь, государь заботится о детках своих, даже о бастардах. Что еще написано в документе?

– Еще Павел Петрович дал распоряжение, что ежели родятся дети мужеска пола, то должны получить имена Никита и Филарет, а ежели девочки, то старшая должна быть Евдокия, а младшая – Марфа. И что сие дети получат фамилию Мусиных-Юрьевых. Также государь распорядился крестить детей в церкви при дворце и жаловать их по тысяче душ на каждого и гербом, – говорила Любовь и слезы блестели у нее на ресницах.

– Что ж ты плачешь? Хорошая новость.

– Да, хорошая. А сегодня утром бумагу эту подписали два старших царевича – Александр и Константин, а также Строганов, Нарышкин, Кутайсов и Петр Хрисанфович Обольянинов.

– По всему выходит, что не оставит дите твое государь после рождения. Имя выбрано, фамилия, стало быть, будет графская и содержание приличное выделено. Так что не об чем тебе волноваться, Любушка. А кто из вас первый родить должен?

– Она. Камер-фрау Марии Федоровны.

– Значит, твой ребенок будет носить имя Никита или Филарет Юрьев, ежели мальчик, и Евдокия или Марфа, ежели девочка. Что ж, хорошая новость и хорошие имена.

– Да. Имена хорошие. Только перед императрицею неловко. Все-таки грех это. Унизительно для Марии Федоровны, – и добавила: – она святая, императрица.

– Я понимаю твое беспокойство. Ты человек сердечный и душевный. Да только сейчас не об этом думать надобно, а о будущем ребенке Павла Петровича.

– Спасибо вам, – Любовь с нежностью коснулась руки Коцебу и смущенно улыбнулась.

– Но у тебя ведь есть и дурные новости, не так ли?

– Не скажу, что новости. Скорее, предчувствия… Петр Алексеич31 разговаривал давеча с государем и наговорил нехорошее на Федора Васильича32. Государь был очень зол, волновался сильно. Я пыталась тихонько сказать ему, что глупости все это, ревность Палена, но не захотел он меня слушать. Императрица тоже слово пыталась замолвить. Да только хуже сделала. Сами знаете, каков государь в гневе бывает. Боюсь, что отошлет он от себя Ростопчина. А ведь Федор Васильич – верный человек, я знаю это наверняка. Пален специально так делает, хочет окружить императора своими людьми. Только вот зачем? Я говорила вам, Август Фридрихович, что тяжело у меня на душе. Ежели только отречения они захотят – так то полбеды, а ежели… – она замолчала и вдруг заплакала.

– Что ты? О чем таком говоришь? Не смей и думать про плохое.

– Разве можно не думать, когда вижу эти злые лица и слышу анекдоты, которые они бесконечно про царя рассказывают. Ведь обидные анекдоты. И неправдивые. Подло все это, герр Коцебу. Только что делать, не знаю. Ежели попадет Федор Васильич в опалу, ежели отдалит его государь от себя, значит, я права. И еще одно…

Она помолчала. Август не торопил женщину, ждал, пока она соберется с мыслями.

– Вчера приходил к царю генерал-прокурор Обольянинов. Не знаю, о чем они толковали, но, когда я увидела Петра Хрисанфовича (он спускался по парадной лестнице), очень уж он был озабочен. Меня расспрашивал, вопросы задавал странные. Вы бы поговорили с Кутайсовым. Он собирается дочь свою за Зубова отдавать, может, слышал чего.

– Не знаю, Люба. Сложный человек Иван Палыч. Не думаю, что он замешан в чем-либо против государя, который возвысил его, сделал не только графом, но и другом своим. Но слишком уж корыстолюбив Кутайсов да глуп.

– Наверное, вы правы, – она поднялась. – Мне пора идти, Август Фридрихович. Смогу ли я еще с вами увидеться? Или вы уже дописали свое сочинение и больше не придете?

– Приду, Люба. Думаю, еще пару недель буду работать. Так что через три-четыре дня можем с тобою увидеться, ежели ты не возражаешь.

– Что вы… Конечно, не возражаю. Я рада поговорить. Мне ни с кем нельзя своими сомнениями делиться, только с вами и можно. Правда, с императрицею мы разговариваем часто. Но не так, как с вами. Она очень добра ко мне, несмотря на мое положение. Удивительная женщина! Достойна всяческого уважения. И тем более обидно, что и о ней анекдоты всякие рассказывают… – Любовь направилась к двери. – Я приду через три дня. До свидания, герр Коцебу. Ой, – она вновь улыбнулась своею чудесною улыбкою, – я хотела сказать, до свидания, Август Фридрихович.

– До свидания, Люба. Постарайся не слишком тревожиться. Думай о ребенке. Это не только твой ребенок, но и государя.

Август проводил Любовь к двери и поцеловал ее троекратно – мать будущего царского ребенка.

На дворе стемнело. Пора ехать домой. Коцебу решил, что пару дней приходить во дворец не будет, надо бы и семье уделить внимания. Он собрал свои записи и позвонил в колокольчик – распорядился, чтобы подали сани.

Поиск Отгадки. Наши дни. Москва