Что вдруг

Я опоздал на празднество Расина…

Театр, к которому опоздали петербургские богемцы и книгочеи, был, как известно, театром трех единств. Упущенная триада нашлась, как и полагается древнему кладу, под землей, в сырых подвалах Северной столицы. Единство пропахшего вином и табаком места, ночного истлевающего времени и развязанного, вероятно, даже развязного, действия. Из этого стечения трех единств в одной точке, на пятачке крохотной эстрады не могли не рождаться стихи,

Там всё начиналось и кончалось стихами. Начиналось (на чествовании Бальмонта в ноябре 1913 года вскоре после его возвращения из парижской ссылки):

Мы чаем, чаем, чаем.
Мы Бальмонта величаем,
Угощаем его чаем
И «Собаку» кажем раем.

Виновник торжества ответствовал в тон:

Сперва я думал, что собака
Это совсем не то, что кошка,
Теперь же я мыслю инако
И полюбил ее немножко¹⁷

.

Затем последовал скандал, безобразие и рукоприкладство, но кончилось все равно стихами:

Грустней, чем Одиссей Итакой,
Отчизной встречен был пиит.
Сперва обласкан был Собакой,
Но, как собака, был избит¹⁸

.

Салонное версификаторство последней эпиграммы, впрочем, для подвала не характерно, да и возникла она, видимо, вне его стен. Ибо соприродна богемскому кабачку была скорее нежно пестуемая корявость стиха, как бы изломанного актерской отсебятиной, и вызывающая натянутость составной рифмы, вроде тех, что в «свиную Собачью книгу» записывал Петр Потемкин:

И он сказал ему: «Пойдем, Кин¹⁹

,Нам нету места в той стране,
Где лавры вьет себе Потемкин».

Настреляет дроф она,

Угощает Гофмана.
Гофман кочевряжится,
Речь его не вяжется.
Каш из ячменев, манн,
Хочет милый Гофман.

Здесь, в подвале сочинилось Федором Сологубом (вообще, кажется, предпочитавшим тяжеловесные экспромты, как Владимир Соловьев особенно ценил неуклюжие шутки):

Юлия
Леонидовна!
Видел вас в июле я
В Мерекюле давно.

Бородою дяди, Юлия Леони —

довна, никогда не кляни —
тесь. Совета Вам
На это я не дам.

Бродячая Собака —

Веселенький подвал,
Но пусть бы забияка
Старух не задевал.

От страха

Раскраснелося дитя,
Скушай сахар,
Ножку ножкой колотя.

Я тебя не съем!

Сделаю с тобой совсем Я другое, —
Угадай-ка, что такое!

Влюбившись в Тиме,

Поэт завял
И только вымя
Ее сосал²⁰.

Стихи в «Собаке» звучали постоянно. Вот описание глубокой ночи первой военной зимы, сделанное заезжим англичанином: