Что за стенами?

Отлегло у Чижова. Он уже напрягся, ожидая, что его сейчас «Колькой» окликнут или «Чижом». Осточертело это ему. Ну, еще там, на старом месте, где с детства пошло, среди старых друзей, — ну, ладно. Так не до могилы ж. Здесь-то какой он «Чиж»? Кому это он тут «Чиж», — он, слесарь шестого разряда, отец двоих детей, проживающий с семьей в отдельной квартире? А взять жену, Машу, — она у себя на стройке с доски Почета не сходит, только фотографии меняют, когда выцветут, а так — без перерыва и сколько уже лет. Какая же она «Чижиха», кому она «Чижиха»? Нет, с этим покончено.

Путь их был не долог. В том же доме, где и магазин был, в первом же этаже, жила-поживала дворничиха, у которой — счастливый случай! — как раз припасена была для себя бутылочка. Для себя, для праздничка. Да разве знакомому человеку откажешь. И не просто знакомому. Она ведь с Витяем этим в одном ЖЭКе работает.

Чисто у нее было в доме, в ее комнате-квартире, мебель была хорошая, телевизор из больших, еще и проигрыватель был, и пылесос был. А в кухне, куда дверь была открыта, белела бочка стиральной машины. Белел холодильник, и тоже из больших. Полки еще всякой всячиной поблескивали, а уж линолеум просто сиял, так она его чем-то там натерла. Чисто было, прибрано, достаток во всем был виден. Даже малость тесновато тут было от этого достатка. Квартира совсем новая, и мебель совсем новая, а стеснено все, насовано, как в старых коммуналках. И ковров сверх меры. Два на стенах, два на диване.

— Одна живете? — осведомился Чижов, когда уже познакомились, когда Витяй отрекомендовал его хозяйке, приврав зачем-то, что-де друзья они давние и закадычные.

— С дочкой. Заневестилась. Все выбирает. Принц ей, вишь, нужен с «Жигулями». А по мне, был бы человек с деньгами, а «Жигули» — это баловство. Вы как думаете?

Дворничиха была еще не старой. Раздалась вот только. А лицо крепкое, гладкое и глаза бедовые. Доводилось встречать Чижову таких бабочек. Улыбчивая, голос певучий, но своего не упустит. Добычливая. Из тех из самых, что по очередям часами выстаивают, чтобы что дефицитное купить, да потом и сбыть. И бутылочка у таких всегда найдется, «припасенная для праздничка». И закуска найдется. Ну, конечно, не даром. Доводилось, доводилось Чижову встречать таких бабочек. И в Докучаевом одна такая была. Смотри-ка, и здесь нашлась.

— Да вы садитесь, располагайтесь. — Медовый у нее был голос. А могла бы и гаркнуть, не хуже, чем ночной сторож. Угадывалось, что могла. — И что это вы за народ, мужики. Все бы вам пить, все бы пировать. Утро еще же. Чего только ваши бабы смотрят?

— Ладно, доставай, — сказал Витяй, нетерпеливый, как борзая в поле.

— Не командуй. Ты у нас по паровому отоплению командир, а не по бабам.

— Что кипяток, что ты — одна природа.

— Кабы знал, а то — хвастаешь.

— Клавушка! Клавдия Ивановна! — взмолился Сыр. — Жилы не тяни! Не свататься пришли. За пол-литром.

— Какой быстрый. Я что тебе — магазин? — Клавдия Ивановна подтолкнула легонько Чижова к стулу, выждала, когда он сядет, села напротив и принялась разглядывать, подперев рукой податливый подбородок. — А в кульках-то что? — спросила она.

— Да вот, — смутился Чижов. — Взбрело вдруг в голову. — Он сыпанул из кульков на стол горстку подушечек, извлек и протянул хозяйке пряник.

— Смотри ты! — обрадовалась она и взяла пряник, прикусила мелкими, крепкими зубами.

— Свой, свой он! — поспешил заверить ее Витяй. — Разве я бы кого другого к тебе привел?

— Пряничек, пряничек, — сказала женщина, мечтательно приузив глаза. — Эх, и весело же я жила под эти прянички! — Она поднялась. — Ладно, и я с вами пригублю, черт с ней, с этой печенкой-селезенкой.

И пошла, грузноватая, но прочная еще, и от мыслей каких-то своих вдруг помолодевшая, пошла, скрипя паркетинами, позванивая бокалами в горке.

— Хороша! — восхитился Сыр, счастливый, что дело двинулось, а может, и искренне восхитился, — жила еще в этой раздавшейся женщине молодая стать, проглядывала еще, хоть и наслоила жизнь, поменяв и облик и душу.

Она вернулась с бутылкой и со стаканами.

— Под конфетки, что ли? — спросила она. — Или яишню смастерить?

— Яишня твоя весь градус спугнет, — сказал Витяй. — А тут пить-то всего ничего.

— Если когда по второй, — сказал Сыр и, перехватив из руки Клавдии Ивановны бутылку, распечатал ее, склонился над стаканами.

— Мне чуть-чуть, — сказала Клавдия Ивановна.

— Знаю. — Сыр уже разлил водку и сейчас дожимал из нее последние капли. Он вдруг перестал спешить, движения его вдруг стали медленны, даже торжественны. И если что и выдавало его нетерпение, так это пальцы, сомкнувшиеся на бутылке. Он их так сжал, что побелели.

И Витяй смял в себе нетерпение. Он чинно выпрямился и затих, ожидая, когда можно будет, должно будет взяться за стакан.

Нет, не пьяницами они были, не алкашами, — они себя таковыми не считали. Ну, выпивают, ну, часто даже, но ведь а кто не пьет. И эта вот выдержка перед налитым стаканом — это была защита их перед самими собой. Небось алкаш какой-нибудь сразу б за стакан да и в рот. Нет, они не такие. Они могут выждать.