Он подводит меня к велотренажеру, и я принимаюсь за дело, завороженная Арианой Гранде, которая при полном макияже так крутит педали, что нарощенные волосы разлетаются. Что хорошо без малого в пятьдесят (
07:56
Когда я возвращаюсь домой, Бен мечется по кухне и причитает, что в доме нет хлопьев. Хлопья в доме есть. Нет только хлопьев с шоколадом – как там их, то ли “Пристрастие”, то ли как-то еще, – которые я строго-настрого запретила после того, как посмотрела новый документальный фильм о детском ожирении. Бен унаследовал тонкую и гибкую отцовскую фигуру, но на внутренних органах тоже порой откладывается жир. Висцеральный. Ха! Это я и без Роя помню. Слово-то какое, даже звучит опасно, точно отравленная стрела. Наверное, у меня и такой тоже есть.
– Не буду я есть эти сраные мюсли, – раненым бизоном ревет Бен.
– Бен, пожалуйста…
– Да в этом бардаке вообще ничего не найти!
– К Рождеству будет порядок. У Петра дело спорится, так что он успеет закончить нашу новую кухню, правда, Петр?
Я повышаю голос, чтобы меня услышал распростертый на полу мастер. Видны лишь ноги в темно-синих джинсах, торчащие из-под раковины, – точнее, того места, где стояла бы раковина, будь она у нас. Пуговица на джинсах расстегнута, черная футболка задралась, открыв плоский бледный живот в кудрявых черных волосах, которые спускаются к…
Петр выглядывает из-под шкафа и весело нам машет.
– Поверь маме, Бен, Рождество матери всегда делают идеально.
08:10
Везу Бена в школу, одновременно делаю дыхательную гимнастику. Выдохнуть на счет десять. Мы рано выехали, но уже опаздываем, потому что Ринго Старр забыл барабанные палочки, нам пришлось возвращаться за ними, а теперь бешеные пробки. Бен сидит рядом со мной, на пассажирском сиденье, что-то пишет в лежащей на коленях линованной тетради.
– Дорогой, пристегнись, пожалуйста. Это домашняя работа?
– Угу.
– Тебе пора взяться за ум. Нельзя все время откладывать задания до последней минуты, этого уже недостаточно.
Бен вздыхает, как способен лишь четырнадцатилетний подросток, бесконечно уставший от неизмеримой, непроходимой тупости старших.
– Мам, ну ты что, в моем возрасте никто еще толком не учится. Кроме азиатов.
Я вздрагиваю.
– Это еще что за разговоры? Азиаты, значит, занимаются, а ты почему не можешь?
Я представляю себе будущее, в котором транснациональными корпорациями управляют китайцы и индусы, а Британия превратилась в гигантский колл-центр, где работают белые оболтусы, типа моего, – которые даже по-английски говорят с ошибками и ходят в разных носках.
– Все начинают учиться только в одиннадцатом классе, мам.
– Между прочим, я в твоем возрасте прилежно училась. У меня выбора другого не было. Никто меня с ложечки не кормил и за меня ничего не делал. Каждый понедельник утром мы писали контрольную по французским глаголам, и не дай тебе бог…
Поворачиваюсь к Бену и вижу, что он играет на невидимой скрипке – печальная мелодия к фильму о мамином нищем детстве, истории о том, как она всего добилась своим трудом, над которой мои дети так любят смеяться.
– Может, хватит? Я ничего смешного не сказала.
– Вот только не надо на мне срываться, потому что ты паришься, что тебя не взяли на работу, ладно? Это нечестно.
– Пока что неизвестно, взяли меня или нет, – возражаю я, но мой мальчик уже выпрыгнул из машины, достал из багажника барабаны и потащил их к школьному залу. И даже не обернулся на прощанье.
Я вам передать не могу, до чего мне больно расставаться с ним вот так. Ужасно больно.
От “ЭМ Ройал” по-прежнему ни ответа ни привета. Замучилась ждать, если честно. Завтра официально оставлю всякую надежду, сожгу справочник женского клуба и брошусь на погребальный костер карьеры.
Из других новостей – налепила твой тестостероновый пластырь и впервые за год испытала хоть какое-то сексуальное влечение. К нашему мастеру-поляку.
Я бы, конечно, его прогнала, но мне нужно, чтобы к Рождеству он закончил кухню. И что прикажешь делать?
Х
Кейт