Барбаре, похоже, нравится Маргарет, насколько теперь вообще можно судить о том, что Барбаре что-то нравится, и я вспоминаю перепалку с сотрудницей социальной службы Ротли по поводу новой помощницы. По крайней мере, я хоть немного помогла, поскольку положение у них явно отчаянное, куда хуже, чем Дональд отважился признаться по телефону.
Наконец, к моему облегчению, приходит Маргарет и затевает веселую возню: ведет Барбару мыться, посылает Дональда с рецептом в аптеку. Я думала позвонить Ричарду и рассказать, как обстоят дела, но мобильный здесь не ловит, а домашний телефон не найти. Вместо этого беру пылесос, швабру, набираю ведро горячей воды, добавляю туда моющее средство и принимаюсь яростно тереть пол, как терла бы его Барбара, если бы по-прежнему была с нами.
– Они так долго не протянут, – говорит мне на прощанье Маргарет, надевая пальто. – Дональд о ней, конечно, заботится, но у него силы уже не те. Если продать дом, им хватит денег, чтобы поселиться в каком-нибудь достойном месте, где за ними будет уход. Нужно выставить дом на продажу, но сперва хорошенько прибрать. Вы ведь скажете мужу?
На следующее утро Дональд настаивает на том, чтобы отвезти меня на вокзал, хотя мне бы не хотелось, чтобы он оставлял Барбару одну даже на десять минут. Он несет мой чемодан до турникетов и чмокает меня на прощанье в щеку, уколов щетиной.
– Что тут скажешь, старость – не радость, – говорит он обычным голосом, поскольку теперь не надо кричать, как в мегафон, чтобы услышала Барбара. – Мы с Барбарой свое пожили. Пока молода, надо жить в удовольствие, дорогая Кейт, – напутствует он.
– Я не молода, – возражаю я, но пожилой джентльмен уже направился к парковке, подняв воротник пальто от пронизывающего ветра.
Я же еду к матери; сидя в вагоне и глядя, как холмы за окном расплываются в зеленое пятно, ловлю себя на мысли: никогда бы не подумала, что настанет время, и я буду скучать по Барбариному снисходительному тону и вечным придиркам. Но я скучаю. Увидеть ее такой, как сейчас, пропавшей без вести, хоть и предположительно живой, в самом сердце ее владений, так же страшно, как узреть призрак будущего Рождества. Обещаю себе общаться с мамой как можно сердечнее, даже если она выведет меня из терпения своими рассуждениями о том, какие шторы или ковер все-таки купить, те или эти.
С родителями ведь всегда так, правда? Годами они действуют нам на нервы своими унылыми, похожими одна на другую байками, точно из “Дня сурка”, про Джоя с почты и его лысеющую таксу Дуки. “Кстати, я тебе рассказывала смешную историю про синоптика Майкла Фиша?” Да, причем раз семьсот. И ты думаешь: я в глаза не видела Джоя с почты, у меня уже нет сил слушать про его лысую таксу, чтоб ее машина задавила. А потом вдруг что-то происходит, и все меняется. Они падают, у них случается инсульт, в мозгу заедает какая-нибудь крошечная шестеренка, и вот ты уже скучаешь по их нудным побасенкам, доводящим до белого каления. По тем годам, когда все было как всегда. По тем годам, когда ты еще не знала, что будет дальше.
Одно из преимуществ молодости в том, что это знание скрыто от тебя. По-моему, так и должно быть, потому что все это чертовски грустно.
У меня не было возможности проверить электронную почту со вчерашнего дня, когда Дональд встретил меня на вокзале. Здесь связь получше. Просматриваю входящие. Письмо от Кэнди. Два от Дебры (
Дорогая Кейт, рада вам сообщить…
Это она-то рада? А представьте, что чувствую
Да, о да, это более чем удобно.