Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ

Но то, что было сказано выше, наводит на чуть ли не противоположную и крайне неожиданную мысль, которая могла бы объяснить все наши печали. Слово, поскольку оно приобретает значение через образ, то есть через отсутствие, расписывается под исчезновением вещи, заверяет прекращение ее присутствия. Слово опустошает (absente) мир. Оно не удваивает реальность, но прибывает в исхождении. Мы можем верить, что словом оберегаем вещи, но на самом деле мы мыслим их через образ не иначе как в непосредственной форме затмения. Слово не лечит от смерти. Оно есть своего рода смерть. Слово развеивает, устраняет, ведь оно появляется, опираясь на образ, который изымает вещь из присутствия. Так почему же, хотя вещи больше нет, я могу ее мыслить и говорить о ней? Потому что я всегда ее мыслил как уже не существующую. Образ сразу же вывел вещь из режима существования, присутствия, временности. Слово, всякое слово, есть слово о вещи, уничтожаемой самим значением. Любое понятие, как воображенная мысль, есть схватывание уже исчезнувшей вещи. Нам кажется, что нужно напрячь мысль, чтобы вспомнить, что было. Но это бесполезно. Мысль сама есть воспоминание. Она по определению ностальгична.

8. Приобретать

Вспоминай.

Тот, кто обретает, с каждым обретением теряет.

Анри Мишо. Угловые опоры

1. Мыслить — значит приобретать. Все средневековые авторы это знали, повторяли, по-своему трактовали. Разум работающий — это разум приобретенный.

При всей банальности это верное утверждение. И речь не о том, чтобы противопоставить представлению о врожденных способностях идею, что человеческий разум изначально — чистый лист, и что лишь потом, совершенствуясь, пожиная плоды опыта, постепенно развиваясь, он приобретает знания. Мыслить можно научиться, если захотеть. Но приобретенный разум в средневековом понимании — это нечто иное.

Эта идея возникла в арабских переводах текстов Александра Афродисийского, величайшего и самого влиятельного из греческих экзегетов Аристотеля. Идея Александра состояла в том, чтобы выявить в деятельности человеческой мысли основополагающую роль «Бога», Перводвигателя Вселенной. Этот Перводвигатель он уподобляет как «деятельному» (agent) разуму, который Аристотель упоминает в трактате «О душе», объясняя с его помощью способность разума к абстрагированию, так и «внешнему» разуму, о котором речь идет в трактате «О возникновении животных», где Аристотель довольно загадочно утверждает, что способности души будущего ребенка уже присутствуют в семени отца и что «только разум входит извне (thurathen)».

Идея Александра, выраженная в его трактате «Об уме», соединяет эти два аристотелевских понятия и заключается в том, что для приведения в действие человеческой мысли необходимо вмешательство внешнего божественного разума. Чтобы мыслить вещи мира, абстрагировать их формы из материи, нужно предварительно — и это парадоксально, так как тут же как будто сам собой напрашивается summum, — постичь чистый акт, каковой есть Бог, то есть интериоризировать его, принять его в себя посредством мысли о нем. Однако арабский перевод всё переворачивает, добавляя одно-единственное слово. Разум «извне», который человек вбирает в себя, становится разумом, «приобретенным извне»; так то, что было всего-навсего толкованием, порождает новую реальность: чтобы мыслить, как будут отныне говорить, необходим приобретенный разум.

2. Приобретенный разум — это, прежде всего, божественный, или деятельный, разум, который входит в нас. Он входит в нас, когда мы его мыслим, а мыслим мы его сразу, так как мысль о нем дается, преподносится и дарует нам способность совершать наш мыслительный акт самим. Иными словами, вся умственная деятельность предполагает эту непосредственную открытость небесному разумению, эту исходную проницаемость (порог, проходимый в детстве), основополагающее и непроизвольное приятие перворазума или чего-то равного ему, в совершенствовании чего человеческая душа обретает свою способность абстрагировать.

Красивая идея, переворачивающая наше привычное представление о мышлении. Ведь мы привыкли думать о нем как о явлении, хоть и вызванном внешним раздражителем, но внутреннем, эндогенном, формирующемся в границах мозга. Идея приобретения говорит об обратном. Еще до встречи с объектом всякая мысль есть мысль извне, космическая по существу. Если мусульманская догматика осуждает в суфизме идею ḥulûl, вселения, вхождения, врождения божественного в человека, то философия, mutatis mutandis, то есть де-теологизируя эту идею, уже не страшится ее. Мыслить — значит быть пронизанным, нагруженным, и это принципиально. Ничто не берет свое начало в средоточии или одиночестве Я, и в этом глубокий смысл сравнений мысли со светом. Согласно аль-Фараби и Аверроэсу, подобно тому как мы воспринимаем цвета не раньше, чем увидим свет, заливающий нас, мы мыслим вещи не раньше, чем постигнем, вберем в себя сам принцип всякой мысли.