Чтоб услыхал хоть один человек

Я благословляю это безобразное. Благодаря существованию безобразного я смог лучше узнать прекрасное, что есть во мне, что есть в людях. Мало того, я смог лучше узнать и то безобразное, что есть и во мне, и в людях.

Я хочу вырасти таким, как есть. Я хочу возмужать таким, как есть. Я хочу превратить своё тщеславие, своё вожделение, свой эгоизм в нечто высокое, что послужит мне оправданием. Любовью, даже если сам не любим, я постараюсь утешить горечь бытия.

В последние несколько дней я погрузился в безрадостное состояние, хотя chaos[175] как будто остался позади, всё вокруг успокоилось. Я хочу от души посмеяться над глупыми, комичными дутыми авторитетами. Но прежде чем посмеяться, мне хочется посочувствовать им. Может быть, на всё в этом мире нужно смотреть плача и смеясь.

Окружённый теми, кто любит меня, теми, кто ненавидит меня, я окончу университет, найду своё место в жизни, а потом умру. В этом нет ничего печального, ничего радостного. Но до самой смерти видеть убаюкивающие сны невыносимо. Однако ещё невыносимее не возжечь огонь, достойный человека. Мне хочется до конца своих дней быть на вершине humanity[176].

Письмо получилось несвязным. Недавно я стал обнаруживать в себе светлые перемены. Но я чувствую, что какой-то уголок моего жалкого сердца стал sharp[177]. Ежедневно хожу в университет, точно в пустыню, и это грустно. Грустно, но всё равно я ещё очень заносчив.

Рю

ПИСЬМО КУМЭ MACAO

1915 год, Табата

Был простужен и чувствовал себя отвратительно. А когда поправился, неожиданно нашлись затерявшиеся во время переезда короткий и деревянный мечи; я в одной рубахе пошёл за ними в наш старый дом. И снова простудился, горло болит. Поэтому сделать перевод «Арабских ночей», видимо, не смогу. Может, возьмёшься ты вместо меня? У меня температура, и я лежу в постели.

Акутагава-сэй

ПИСЬМО ЦУНЭТО КЁ

13 мая 1915 года, Табата

У меня жар, и я лежу в постели. Я решил ответить тебе, как только поправлюсь, но, кажется, это произойдёт нескоро, поэтому пишу тебе. Пишу лёжа, поэтому письмо моё будет коротким. Начал даже думать, не лёгкие ли это, и очень забеспокоился. К экзаменам не готовлюсь, будь что будет. Мне очень грустно. (…)

Рю

ПИСЬМО ЦУНЭТО КЁ

23 мая 1915 года, Табата

Я был довольно серьёзно болен и всё ещё хожу к врачу. Но как бы то ни было, экзамен приближается, а ведь это так ужасно – запомнить хотя бы библиографию произведений Диккенса, в которой я слаб: там столько дат и всяких прочих сведений. Насколько легче библиография произведений какого-нибудь Шеридана или Фута. В общем, с библиографией дело у меня плохо. Кроме того, нужно запомнить словоупотребление. Ведь это же форменное бедствие, если придётся отвечать на такой, к примеру, вопрос: «Не помните ли вы, когда his[178] употребляется в значении my[179]? И далее, сколько раз в каких актах каких пьес пользовался этим правилом Шекспир?»

Недавно прочёл роман Льюиса «The Monk»[180]. Эта книга была впервые издана в 1798 году и в более или менее полном виде ни разу как будто не переиздавалась. Она интересна своей старомодностью, своей старинностью.

Сцены сатанинских козней демонических сил, появления Люцифера происходят в Испании, главным образом в монастыре. Наконец, монах по имени Амброзио, вырвавшись из темницы, куда его заточил церковный суд, вместе с Люцифером улетает. Но в конце концов Люцифер убивает монаха, и душа его исчезает в вечности. Автор заканчивает поучением: «Ladies[181], отпущение человеку грехов услаждает, осуждение человека в грехах ожесточает, но и то и другое – благо». Весьма интересен факт, о котором говорила Радклиф, – о генеалогической связи Льюиса и По через Мэтьюрина и Мери Шелли. Сейчас я читаю «Франкенштейна» Мери Шелли.

Недавно я стал ревностным читателем «Every Man’s Library»[182]. С большим интересом прочёл Бальзака. С некоторым интересом – «Монастырь и очаг» Рида.

Недавно, когда я подумал, что у меня неладно с лёгкими, прохожие на улице, все до одного, виделись мне туберкулёзными больными. Думал, почему они не бегут к врачу, чтобы тот осмотрел их. Людей, харкающих на улице, я воспринимал как грязных животных, чуть ли не государственных преступников. А теперь все, с кем я встречаюсь, представляются мне людьми, пышущими здоровьем, и я сам иногда позволяю себе харкать на улице.

Надеюсь, и впредь все будут здоровыми. В университете я посещал minimum занятий, поэтому многого не знаю. Я выздоровел окончательно, но всё ещё испытываю inability[183]. Всё это время настроение у меня было паршивое, и я очень благодарен тебе за письмо.

До свидания.

ПИСЬМО ЦУНЭТО КЁ

12 июня 1915 года, Табата