Чтоб услыхал хоть один человек

У нас в доме время от времени возникают разговоры о Фумико-сан. Говорят, что я поступлю правильно, женившись на ней. А я делаю вид, что мне это безразлично. И постоянно отделываюсь шутками. Вначале мне и в самом деле было безразлично. Но теперь всё изменилось. Я начал питать большую склонность и даже любовь к Фумико-сан. Но и сейчас продолжаю всё сводить к шутке. Делаю вид, будто мне это безразлично. Ты спросишь почему? Потому, что у меня есть определённое предчувствие. И мне vanity, опираясь на это предчувствие, приказывает: не афишируй своих чувств. Предчувствие вот какое: жениться на Фумико-сан я не смогу. У меня такое чувство, что прежде всего на это не согласится сама Фумико-сан, затем не согласится твоя старшая сестра, затем не согласишься ты, затем не согласится ещё масса людей. Но есть ещё кое-что, кроме предчувствия. Дело в том, что, даже если моё предчувствие и не оправдается, совесть всё равно не позволит мне жениться на ней. А если хоть чуточку оправдается, то тем более не позволит мне сделать это. Ради собственного счастья я не имею права жертвовать счастьем другого человека, столь мне дорогого.

Я предполагаю, что через несколько лет мы с тобой поздравим Фумико-сан с замужеством. Не исключено, что её мужем станет мой товарищ, а я буду сгорать от ревности. Надеюсь, о моих чувствах не узнает никто, кроме тебя. Меня такой исход удовлетворит. Романтический характер склонен находить удовольствие в собственном несчастье. Я уверен, что, даже пребывая в грусти, найду в себе силы изобразить на лице улыбку.

Когда заходит разговор о Фумико-сан, я свожу его к шутке. И в дальнейшем намерен так поступать. И буду всячески препятствовать тому, чтобы мои домашние отправились к вам. Когда-нибудь я, возможно, женюсь на немыслимо откуда взявшейся, похожей на немыслимую свинью женщине и, окарикатурив всю свою жизнь, посмеюсь над собой. Учти, о моих чувствах, кроме тебя, не должен знать никто. Надеюсь, ты никому не расскажешь о них. Пока о моих чувствах никому не известно, я могу спокойно разговаривать с твоей бабушкой и сестрой. Если же они узнают, то я не смогу появляться в твоём доме.

Я иногда сталкиваюсь с силой, пронзающей жизнь человека, пронзающей искусство. (Правда, стоит мне столкнуться с ней, как она моментально исчезает.) Но стоит ей исчезнуть, и меня охватывает непреодолимый страх перед окутывающим меня мраком и одиночеством. Вот тогда-то мне и хочется, чтобы меня кто-то полюбил. В такие минуты я вижу себя окружённым стеной одиночества. Вижу себя крохотной песчинкой, утонувшей в пучине вечного времени. В такие минуты я всей душой стремлюсь к любви. И это случается со мной довольно часто. Мне грустно. Но я знаю, останавливаться нельзя, нужно идти вперёд. Я знаю, что нужно идти вперёд независимо от того, усыпана дорога розами или терниями. Потому-то я и иду вперёд. И буду идти так до самой смерти. Мне грустно.

ПИСЬМО ЦУНЭТО КЁ

24 марта 1916 года, Табата

Думал написать миниатюру об Аракаве[201]. Но это не такое важное дело, чтобы заниматься сбором материала. Да, кажется, о нём нет даже книги.

Я тоже слышал, что Херн видел каменного Дзидзо. Об Аракаве я хотел написать именно поэтому.

Меня критикуют за то, что детали «Носа» не natural[202]. На это указал Ватануки Хёитиро[203]. Его замечания весьма серьёзны.

А вот Нацумэ-сэнсэй очень хвалит, и прислал мне длинное письмо. Мне даже неудобно. Нарусэ удивился: «Смотри, как тебя хвалит Нацумэ-сан». После такой похвалы Нацумэ-сэнсэй уже не кажется ему такой выдающейся личностью. Нарусэ убежден, что самое лучшее произведение – это его «Груда костей».

С большим интересом прочёл Мопассана. Удивительный талант этого человека пронзителен как ни у одного другого писателя-натуралиста. Талант не может видеть вещи такими, какими бы ему хотелось. Он неизбежно видит правду во всей её полноте. Особенно остро чувствуется это у Мопассана.

Однако Мопассан не просто смотрит на окружающее, никак не приукрашивая его. В людях, которых ему удалось увидеть такими, каковы они на самом деле, он ненавидит то, что достойно ненависти, любит то, что достойно любви. В этом от него сильно отличается холодный Флобер, безразличный ко всем людям.

Женщины в «Une vie»[204] знают лишь одно – любовь. Я даже удивился, какой Мопассан моралист.

Недавно с огромным интересом смотрел картины Константана Гюи. Даже японцам близки и понятны его рисунки. Например, манера передачи тушью светотени во многом напоминает принципы японской живописи. Очень интересны рисунки Дирне. Прекрасна картина «Данте» Делакруа. Всем известно, что нет хороших репродукций картин Тинторетто и Делакруа, но даже и те плохие, которые я видел, произвели на меня огромное впечатление. Их картины удивительно динамичны. Особенно это относится к «Офелии».

Безумно занят из-за диплома.