Чтоб услыхал хоть один человек

Лоуренс умер. Жаль его. Мы его хоронили. Потом помолились за упокой души нашего старого учителя. Сам он не был особенно доброжелательным человеком. Окружающих его японцев он считал людьми второго сорта. (…) Вопрос моей женитьбы на Фумико несколько осложнился. Возможно, мне придётся посоветоваться с тобой. Я становлюсь сильным. Мне жаль моих близких, создающих ненужные осложнения. Я всё равно не уступлю.

Что будет дальше, не знаю.

Чтение и писание (в том числе и диплома) занимает большую часть дня. Даже по ночам вижу лишь сны о дипломе. Я испытываю приближение чего-то опасного, но одновременно и радостного. Зато не делаю ничего неприятного. Выхожу прогуляться, иногда хожу очень далеко. На три дня ездил в Дзуси. В Сёнане хлеба вытянулись на пять сяку. Овощи ещё не зацвели. Для сливы уже поздно, а персики только-только начали цвести. Однажды вечером пошёл в сторону Акитани, на обратном пути вдруг увидел на побережье что-то, белеющее в тумане. «Что бы это значило?» – подумал я. Оказалось, цветущий персик. В горах деревья ещё по-зимнему мёртвые и лишь расцвели жёлтые цветы, жаждущие талой воды. Из птиц попадаются вальдшнепы, иногда – фазаны. Как только закончу диплом, обязательно поеду куда-нибудь. До этого ничего не выйдет.

В море у Дзуси масса стариков. Очень приятная птица со сверкающей на солнце серебром грудкой. Голосят они как поганки. Много диких уток, чаек.

Вернувшись в Токио, я снова окунулся в дела. Так не хотелось возвращаться, но я заставил себя сделать это.

Рю

ПИСЬМО ЯМАМОТО КИЁСИ

13 мая 1916 года, Табата

Киёси-сама!

Сегодня меня с новой силой охватила Liebe[205] к Фуми-тян. От этого я испытываю ещё большую грусть. Если бы только, думал я, Фуми-тян знала, что я так люблю её. Если бы только, думал я, мне стало известно, что она об этом знает. Вот одна из причин моей грусти.

Если бы только, думал я, мне было бы известно её отношение ко мне. Если бы только, думал я, мне было бы известно хотя бы и её negative[206] отношение ко мне. В этом тоже одна из причин моей грусти.

Даже среди тех, кто оплакивает свою безответную любовь, нет, я думаю, никого, кто грустил бы, как я, из-за невозможности рассказать о своей любви любимому человеку. Думаю также, что нет никого, кто грустил бы больше, чем я, из-за невозможности получить хотя бы negative ответ на своё признание. Мне грустно.

Надеюсь, ты поймёшь эту мою грусть. Надеюсь, ты знаешь, что лишь ты один способен развеять её. Я целиком полагаюсь на тебя. Мне безмерно грустно.

Пишу об этом тебе одному. Мне неприятно, что обременяю тебя своей просьбой. Я надоедаю тебе своими неприятностями из-за свойственного мне эгоизма, а может быть, из-за эгоизма, который обычно порождает у людей Liebe. Не ругай меня за него.

Я целиком полагаюсь на тебя. Жду, что ты мне скажешь.

Рю

ПИСЬМО ЦУНЭТО КЁ

7 июня 1916 года, Табата

Новелла «Отец» основана на факте – он произвёл на меня, как ты правильно говоришь, огромное впечатление. А то, что я сделал её искусственно moralish[207], то произошло это потому, что здесь повлияли состояние, в котором я находился, когда писал новеллу, да и сами люди, о которых я писал. Мне теперь и самому она кажется гипертрофированно морализаторской. Вторично, думаю, я уже такого не допущу. Если до этой записки ты не получишь шестого номера «Синситё», сразу же сообщи мне открыткой или ещё как-нибудь. Может быть, не отослали по ошибке. (В мае по вине издательства «Токёдо» все получили журналы с опозданием.) Будь здоров.

ПИСЬМО ФУДЗИОКЕ ДЗОРОКУ

16 июня 1916 года, Табата

Ты уже сколько времени отдыхаешь. А у меня последний экзамен пятнадцатого. С месяц пробуду в Токио, а потом уеду куда-нибудь. Куда, пока не решил. Экзамены до сегодняшнего дня сдавал каждый день, но это не было особенно обременительным. Представляешь, мы с тобой станем бакалаврами литературы – странно, правда? Может быть, выберешь время и заедешь?

Акутагава-сэй

ПИСЬМО ЦУНЭТО КЁ

25 июля 1916 года, Табата

Прости, что так задержал ответ. Нас, делающих «Синситё», мало, и поэтому приходится писать свои собственные произведения, без конца улаживая множество журнальных дел. В связи с этим первую половину месяца я бываю страшно занят. Занят и журналом, и своими писаниями, так что до писем просто руки не доходят. Это ведь один и тот же вид деятельности – когда пишешь свою новеллу, одновременно удовлетворяешь, как мне кажется, желание писать письма. Числа до десятого будущего месяца мне придётся пробыть в Токио, поэтому в Оки поехать, думаю, не смогу. Начать с того, что в этом году была масса расходов, ушли почти все деньги. Может быть, даже не удастся выбраться в Мацуэ.