Чтобы человек стал Богом

Очевидно, в этом заключается секрет тех новых искушений, которые завладели святой Анджелой де Фолиньо, увидевшей с изумлением, как пробуждаются в ней пороки, которые она считала давным-давно «умершими» в ней, и даже появляются новые пороки, которых она прежде за собой никогда не замечала.

Мы полагаем, что, несмотря на частичное использование богословского словарного запаса заслуг, именно в этом заключается глубокий смысл искушений целомудрия сестры Консолаты Бетроне. Созерцая чистоту хостии, она разразилась рыданиями при воспоминании о своих грехах. Тогда Христос говорит внутри её: «… всё, что касается чистоты, Я укрепляю тебя в этой милости; Я никогда больше не позволю тебе впасть в грех; Я оставлю тебе борьбу, чтобы сохранить чистоту, ибо Я не хочу лишать тебя стольких заслуг…». И позже: «… Консолата, ради Моей любви, ради любви «Сестёр» и «Братьев», ради их спасения, ты будешь чувствовать в себе эту борьбу до последних часов твоей жизни». И снова: «… Переноси эту борьбу с помощью единственного оружия доверия, сопротивляйся, чтобы Я смог даровать «Братьям» и «Сёстрам» благодать отказа от жизни в грехе[1479]».

Именно так открыто было матушке Магдалине де Сен-Жозеф, что поскольку её спасение и её вечная слава обеспечены, то отныне она живёт ради других[1480].

В жизни некоторых мы имеем более точные знаки всего этого. По-прежнему, эти знаки важны в силу того, что они значат и подтверждают.

Но реальность, которую они обозначают, не ограничивается наличием этих знаков.

Всякое страдание уже в самом себе являет некий род вызова. Поэтому некоторые мистики иногда берут на себя болезни тех людей, которым они хотят оказать духовную помощь. Так, нам сообщают, что Тереза-Елена Хиггинсон взяла себе боль в горле, бывшую у одной женщины. И тут же добавляется: «Я думаю, она часто делала подобные вещи[1481]».

Таким же образом кюре Набер рассказывает нам, как Тереза Нойман сняла у него сильные ревматические боли, которые мешали ему двигаться, прося Бога перенести их на неё, что и произошло[1482].

Во время исповеди «раскаяние» не означает исправление совершённых грехов, но усилие выправиться; это исправление души, ослабленной грехом. Но кюре из Арса знал, что души как раз бывают слишком ослаблены своими собственными грехами, чтобы самим оказаться способными приложить то усилие к раскаянию, которое было бы необходимо. Поэтому с кафедры он ободрял кающихся: «Ах, друг мой, пусть вас это не останавливает! Вам помогут, за вас сделают самую тяжёлую часть[1483]…». Так и Монсеньёр Фурэ, конечно, прав, думая, что «его рвение к молитве и раскаянию беспрерывно поддерживалось свойственным ему острым осознанием ответственности пастыря, лежащей на нём[1484]».

Участие во внутренней борьбе кого-либо, кто стремится освободиться от своего эгоизма вообще, от своей склонности к греху, не означает со всей необходимостью, что мистик должен испытывать те же искушения и в тех же формах. Мы говорили уже об этом по поводу Христа. Достаточно того, чтобы мистик боролся вместе с грешником с источником всякого искушения, против стремления предпочесть своё счастье счастью другого. Но в качестве индикатора этого скрытого механизма случается, что как в случае с больными, этот переход становится явным.

Так, рассказывают об одном грешнике «некогда верующем, подвигнутым на бунт чредой неудач», чьё обращение стоило святой Анне-Марии Таижи († 1837) двадцати лет молитв: «Много раз Анна мешала ему покончить с собой, и благодаря обычному феномену обратной связи, брала на себя тот ад, в котором он бился. Он снова обретал веру, а она гасла в несказанных сумерках. Эта борьба за спасение потерпевших крушение всегда оплачивается миллионом терзаний. Она согласилась быть проклятой за братьев своих[1485]».