Чучело-2, или Игра мотыльков

— Нет, не смог. Сунул Лизе саксофон и крикнул: «Продай его!.. И чтобы больше ни слова про это! Усекла?…» А тут я услышала через стенку, что он это орет, и думаю: надо сходить к ним, хотя мне и страшно. Но надо же чем-то помочь Лизе, не стукнет же он меня при ней. В общем, набираюсь храбрости, звоню. Сама трясусь. Прямо колотун. Но уже заранее приготовила улыбочку. А он открыл дверь, глаза бешеные, губы ползут вбок, кривятся, и дырка в зубах видна. Обычно он теперь никогда не разжимает губ.

— Он поэтому и не разжимает, чтобы дырку никто не видел, — догадалась Глазастая.

— Точно. Ты права… «Счас, — думаю, — порвет меня на куски». А он ничего, повернулся и ушел на кухню. А я вплываю в комнату. Вижу, Лизок лежит в кровати. Удивляюсь, спрашиваю: «Теть Лиз, вы что, заболели?» Я же еще не знала, что случилось, это потом она мне все выложила. А она не откликается, лежит в обнимку с саксофоном и укачивает его, как ребеночка. Я застываю, пугаюсь: что это она? Смотрю. Не шевелюсь, ничего не говорю.

А она качает, качает саксофон — вот так она укачивала Костю, когда он был маленьким. Вдруг слышу ее голос: «Зоя, не грызи ногти, ты же обещала». А я правда ей обещала, но я отключаюсь, грызу не замечая. Смотрю на нее: она манит меня пальцем. Подхожу, наклоняюсь, а самой страшно, она шепчет на ухо: «Посмотри, что там делает Костя? Только тихонько, чтобы он тебя не увидел». И отталкивает меня, чтобы я шла. Мне ее поручение не очень, но ползу. Заглядываю на кухню. Костя стоит у окна ко мне спиной. — Зойка замолчала. Она вспомнила, что тогда подумала, ей захотелось сказать об этом Глазастой. У нее от волнения перехватило дыхание, и она почему-то коротко, смущенно, стыдясь самой себя, рассмеялась, но все же решилась: — Ты не будешь смеяться, если я тебе что-то про себя расскажу?

— Не буду, конечно. Валяй, — ответила Глазастая.

— Костю мне стало жалко, когда я его увидела. Вот что… Плечи опущенные. Руки болтаются как плети. Нечесаный и нестриженый. Ну просто доходяга. А на затылке, в этот момент я заметила, — седая прядь. Представляешь? Подумала: он же сейчас один на всем белом свете. Тут я сразу забыла, как он мне отпустил оплеуху. Захотелось подойти к нему и прижаться, чтобы его боль перешла ко мне.

Зойка замолчала, пораженная собственным признанием, но она себя не осуждала, наоборот, ей стало как-то легко и радостно.

— Ты меня слушаешь? — спросила она.

— Слушаю, — почему-то мрачно ответила Глазастая.

— А что бы ты сделала на моем месте?

— Не знаю, — еще больше помрачнела Глазастая. — Ничего бы, наверное, не сделала. Постояла бы как дура и ушла.

— И я ничего не сделала. Вернулась к тете Лизе. Та уже встала, открыла шкаф, мы обе вздрогнули, когда он скрипнул, спрятала туда саксофон, накрыла его пледом, а мне сказала: «Ты уходи теперь, а я к тебе скоро приду и все расскажу».

И вправду пришла. Но только, представляешь, я ее не узнала! Всю жизнь ее знаю: она меня в коляске катала, час тому назад беседовала, а не узнала. Стоит передо мной незнакомка. Хочет войти в дверь, а я думаю: куда она лезет? Но тут она улыбнулась и стала похожа на бабу Аню, только молодая, а я же молодой ее никогда не видела. Тут я просекла. Полный обвал — это же Лизок так изменилась. Спрашиваю: «Теть Лиз, что с вами?» — «Со мной, — говорит, — произошло чудо». И снова улыбается, но как-то совсем по-новому, не губами, а словно светится.

Рассказывает: «Когда ты ушла, я стала ломать голову, как мне помириться с Костей, на какой козе к нему подъехать, думала-думала, ничего не придумала. Хожу по комнате из угла в угол, выкручиваю себе руки, а ничего придумать не могу. Поняла: достигла предела, погибаю! И вдруг столкнулась сама с собой — в любимом зеркале увидела собственный портрет в полной красе. Морда заплаканная, опухшая, ресницы потекли, румяна на щеках в подтеках, губы без помады белые, она их, проклятая, выела. Волосы слежались комком. Крокодил! Встретишь ночью — начнешь заикаться. Причесалась, тряхнула кудряшками. Схватила помаду, чтобы стереть печать милиции, морду протерла огуречным лосьоном, подкрасила ресницы, в общем, навела марафет по всем правилам. Старалась изо всех сил, чтобы Костик не испугался моего вида. Решила, что в порядке, и собралась с духом, чтобы пойти к Косте. Надо же было его успокоить, уложить спать, накормить.

Толком, конечно, ничего не придумала, но решила: ничего, сойдет, утро вечера мудренее. Потом позвоню от вас бабе Ане, у нее голова светлая, поговорю с ней, строго так поговорю, не буду с ходу ее предложения отталкивать, пусть она мне все выскажет, поступлю, как она велит. Послушаюсь свою старушку. Чуть повеселела. Пошла к Косте, по дороге еще раз заглянула в зеркало.