Чудесная страна Алисы

Ольга увидела его еще снизу. Лестницы у них были огромные и широкие. Для усадьбы шикарные: красиво, много света. Для психиатрического корпуса — расточительно-неудобные.

Ольга, стиснув зубы, ускорила шаг.

Парень, при виде нее, нервно переступил с ноги на ногу.

Несмотря на жару, этот тоже был в кожаной куртке. Впрочем, Ромке шло — ему, засранцу, все шло. Красивый мальчик.

Ромка был молодым, обаятельным, с веселой мальчишеской улыбкой, искристыми хитрыми глазами, и руки у него были на удивление красивые — тонкокостные, пластичные.

— Ольга, а я тебя жду! Прорвался на этаж! — он криво усмехнулся, на щеке заиграла ямочка. — Не пускают. Рожей, говорят, не вышел, — и он обаятельно во все зубы улыбнулся. Это ему тоже шло. Ольгу сразу начало забирать. — Я вот! Прощения просить пришел, — и он легко выудил из-под куртки мятый букет белых роз. Прозрачная фольга опасно-громко захрустела.

У завотделением свело челюсть.

Ромка был братом Алисы Родзиевской, и Ромке было двадцать восемь.

А Ольге пятьдесят один.

Это, конечно, не были отношения. Просто Ромка как-то пришел навестить сестру, там и попался на глаза. Ольгин контингент. Что поделать — нравились ей такие: смазливые и бессовестные. Бессовестен Ромка был в крайней степени. И Ольга не смогла устоять.

Когда такие мальчики хватались за ширинку, она просто теряла волю.

Но не настолько, чтобы выяснять отношения на работе.

Она бросила быстрый беспокойный взгляд на пустынный лестничный пролет и последние ступени лестницы преодолела почти бегом.

— Ты что тут делаешь? — с силой схватила она парня за локоть, под пальцами смялся дешевый кожзам.

Ромка растерялся:

— Да говорю же, прощения просить пришел, — и выставил вперед свой букет, будто прикрывался им как щитом. — Ну, дурак. Каюсь. Больше не повторится!

И тут он неожиданно — одним движением — упал на колени. Протертыми джинсами на вымытый с хлоркой пол.

Стыд ударил Ольге в лицо — к щекам прилила кровь, она физически почувствовала, как заалели уши. Ромке-то что, он — пацан, у него все шуточки. Такому в принципе невозможно объяснить, что ей не смешно. Она — завотделением, за стеной сорок пациентов. И ей не двадцать и даже не тридцать.

— Сюда? — злобно прошипела Ольга. Почувствовав, как скрипнула от нажима эмаль зубов. Вся покрываясь мурашками от мысли, что кто-то откроет дверь на этаж. Ольга и сама знала, что щеки у нее некрасиво покраснели, и на шее вздулись вены. — Ты совсем с ума сошел?

Два дня назад Ромка совершил непростительный грех. Он пришел подшофе, Ольга сразу ощутила запах. Да, она сама была виновата, обычно Ольга вызванивала его за два-три дня до визита, а тут вдруг неожиданно пришла в настроение, задумалась о Ромке, очень захотелось близости, и она позвонила неожиданно — позвав на вечер.

На момент звонка Ромка уже был слегка навеселе и таким и приехал.

Конечно, Ольга знала, что Роман Родзиевский пьет. И хорошо пьет. С ее опытом работы, такие вещи сами мелькали перед глазами, невозможно было не заметить. Но еще при первых встречах, год назад, Ольга сразу недвусмысленно расставила приоритеты: к ней никогда, ни в коем случае, ни в одном глазу. Если пьет — его проблемы. Но к ней — приходить трезвым и без перегара.

Ромка понял и свято исполнял.

Но вот два дня назад проштрафился. И теперь пришел просить прощения. Очень рассчитывая на свое мужское обаяние, в котором был почему-то до смешного уверен.

Видно, деньги были очень нужны.

— Брось, — мял он в руках цветы, так и стоя на коленях и заглядывая Ольге в глаза с тем щенячьим детским просительным выражением, которое обычно работало именно на женщин постарше, — ведь ты же не сердишься.

Глаза у него были красивы до невероятности. Не мужские, а бабские. Будто по ошибке оказавшиеся на его лице.

Их даже не портила некоторая глуповатость, которая предательски проглядывала в глубине. Хотя Ольга сама пока не решила, достоинство это или недостаток.

— Ну ты что, ну не злись. Я же мириться пришел, — растянул он в улыбке тонковатые, но такие мягкие подвижные губы, что у Ольги засосало под ложечкой.

Но не настолько, чтобы хоть в малой степени оценить этот детский балаган.

— Пошел вон, — сквозь зубы выцедила она и одернула белый халат.

Руки затряслись от негодования. Никогда — ни разу в жизни еще никто не ставил ее в такое нелепое, глупое положение.

— И спрячь! — Ольга яростно выдернула у парня из рук букет и грубо сунула обратно ему же за пазуху, прикрыв отворотом кожаной куртки. На полу осталось несколько осыпавшихся лепестков и пара замятых листьев.

Она стремительно отвернулась, собираясь молча набрать код на замке, чтобы зайти в отделение. Ромка стучать не станет — не такой уж он дурак, уйдет. Глубоко вдохнула-выдохнула и взялась за ручку.

— О-ольг-га… — затянул он в спину и неуверенно добавил, — Ар-ртуровна… — просительно запнулся он.

И Ольге неожиданно, несмотря на стыд и злость, стало невозможно смешно.

— Пож-жалуйста, — протянул он на той низкой ноте, от которой по хребту пробегали мурашки, и Ольга, сдерживая смех, не оборачиваясь, бросила:

— Вечером на квартиру приходи.