Чудесная страна Алисы

Дыня, бесстыдно выпятив круглое пузо, спала в углу, подмяв под себя ворох газет, и сладко причмокивала во сне, время от времени высовывая кончик здорового розового языка.

— Ну… — протянул Алексей, — это ты загибаешь. — Деловито поднялся. — Давай-ка чайку попьем. Ты говори-говори, не останавливайся.

Ольга Артуровна не возразила.

Хотя на самом деле она не хотела чая. Не хотела пить, есть, спать. Не хотела вообще ничего. Ее сковала усталость, и она сидела на стуле, глухо глядя в стену, почти и не шевелясь.

— Да и говорить-то больше нечего… в этом и проблема.

— А я знаю, о чем думаешь, — неожиданно перебил ее Алексей и рассмеялся. Ольга Артуровна вздрогнула: странным было, что кто-то еще может в этой жизни смеяться. — Думаешь, что чаю не хочешь.

Оказывается, он уже поставил на стол две чашки. И Ольга действительно к своей не притронулась. Зато Алексей взялся за дело с явным удовольствием, притянул к себе картонную коробку с конфетами:

— У моих родителей, — сочно начал он, — у обоих диабет был, — и с видимым удовольствием взял толстыми губами матово-блестящий шоколадный брусок.

Дыня при виде шоколада навострила уши — прислушалась. Оценивая свои шансы и размышляя, стоит ли подниматься ради такой призрачной надежды. Причмокнула языком и снова лениво прикрыла глаза.

— Тогда зачем шоколад ешь? — вяло, сквозь серую, заволакивающую сознание муть проговорила Ольга Артуровна.

— А потому что хочу, — рассмеялся Алексей. Под очками блеснули голубые глаза. — Так почему ты, — так же неожиданно, как и ушел, вернулся он к теме разговора, — почему тебе кажется, что теряешь… — он замялся. — Ну, не знаю. Хватку, что ли? Что ты там теряешь?

И говорил он весело, почти насмешливо. А у Ольги не было сил ни оскорбиться, ни улыбнуться.

— Все теряю, — медленно процедила она. И повторила уже по слогам, раздумчиво: — Я все те-ря-ю. — Задумалась. — Ты понимаешь, я перестала контролировать, что творится в отделении. Кто-то над кем-то смеется, подсиживает, кляузничает. Сплетни ходят, слухи. А я ни о чем не знаю. И не могу это пресечь.

Алексей глянул на нее и хмыкнул:

— Так это везде так, нашла чем удивить. — И смотрел так, будто и жалел, и подсмеивался.

— Понимаешь, есть у меня один врач. Молодой мужик. Вообще умный, талантливый. Он мне даже нравится. Может стать большим специалистом, но… — Ольга Артуровна нервным движением убрала волосы, упавшие на глаза, — мелькнула мысль, что никто не будет уважать вот такую заведующую: покрасневшую, отекшую, растрепанную. С размазанной косметикой и синяком на лице. Совсем не властную. — Мне кажется, я уже не контролирую все, что творится в отделении. Он мне в лицо смеется, ничего не стесняется. Сплетни за спиной распускает, кляузничает. Случается какое-то ЧП, а об этом все узнают через пятнадцать минут. Я моргнуть не успеваю. Ты знаешь, — она почувствовала, что начинает горячиться и говорить быстрее и нескладнее, — он весной с пациенткой крупно напортачил. Так я его прикрыла — всю вину на себя взяла. Хотя я предупреждала. За два дня всего предупреждала! Нет, говорил, все хорошо, — она так частила, что слова уже путались, сбивались в кучу, как крупинки в кипящей воде, — я его в соавторство взяла. Давала с моими статьями работать. А теперь представляешь, он их напечатал. И даже мою фамилию не указал, — она тяжело, яростно выдохнула, — а я промолчала. — Ей вдруг стало нестерпимо, остро стыдно. — Струсила. Побоялась поднимать шум. Сор выносить. Год-два назад я бы его выкинула с треском, — она сгоряча ударила ладонью о стол, но тут же сникла, — а сегодня промолчала. Не смогла себя заставить.

Она выдохлась, замолчала. И, опершись лбом на руки, опустила лицо в стол.

Алексей надолго задумался.

— Вот что я тебе скажу, Оль, — наконец пожевал губами он, рассасывая во рту плавящийся от горячего чая шоколад, — ты просто боишься стареть.

Женщина горько рассмеялась, чувствуя, какой хрипотцой отдался ее голос:

— А кто этого не боится? — спросила она, не ожидая ответа.

Но Алексей ответил неожиданно легко и весело:

— Я не боюсь, — и рассмеялся, — я уже постарел. Только знаешь, Оль, — он продолжал улыбаться, но глаза под стеклами очков смотрели серьезно, задумчиво, — и в старости люди живут. И так же работают. Старость, — он задумчиво сощурил подслеповатые глаза, — плоха болезнями. Когда желание еще есть, да сил нету. Но ты-то здоровая. На тебе, — хмыкнул, — пахать можно. Еще мужиков, вон, молодых заводишь…

Он, конечно, не хотел, но невольно наступил на такую больную мозоль, что веселье разом пропало. Ольга тяжело оперла голову на руку:

— Ой, Ле-еш… — простонала она, перебив его на полуслове.

Тот недоуменно замолк. Потом посомневался и решительно вздохнул:

— Давай-ка рассказывай, — безапелляционно приказал он. — Рассказывай все. Ты же меня знаешь, из кухни этой не выйдет.

В самом деле, знала. Лешка не стал бы осуждать, насмехаться — даже в мыслях. И он — тот человек, который никогда никому не скажет.