Чудесная страна Алисы

— Домой, — бормотал Свирдлов, выволакивая ее из двери подъезда, — домой, — вталкивая на заднее сиденье машины. С такой силой, что та ударилась головой об упругое кожаное сиденье.

— Домой, — Свирдлов сел на водительское место, запер двери и дрожащими, трясущимися руками завел двигатель.

— Не хо-ачу… я не хо-ачу… не хочу, — тихо, невнятно канючила с заднего сиденья Эльвира.

19

* * *

В этот день зав женским острым отделением ушла с работы раньше, чем обычно. Даже не ушла — сбежала. И не чуть раньше — как случалось нередко, а практически с самого утра. Всего два часа выдержав пытку сидением в запертом кабинете.

Не попрощавшись и никому ничего не объясняя.

Поехала не домой: не нашла в себе сил снова увидеть разоренную квартиру. Прошедшую ночь она тоже малодушно провела в гостинице. Без сна. Не расправляя кровати.

И вот теперь снова не могла справиться с собой.

Алексей — лучший друг из всех возможных — встретил ее в дверях коттеджа. У ног его вилась удивленная Дыня, которая решила, что ее повели на неурочную прогулку и не понимала, почему хозяин все еще мнется в дверях. Тот впервые в будний день был дома, и собака не могла поверить своему счастью.

Ольга Артуровна, сделав над собой усилие, поднялась на крыльцо. Подбирая слова, чтобы что-то объяснить, как-то оправдаться. Но переступила последнюю ступень и неожиданно для себя оказалась в молчаливых, не требующих объяснений объятиях.

— Ну ты чего, ты чего… — сочувственно бормотал Алексей, не требуя ответа, неловко, по-мужски нелепо похлопывая ее по спине. А она даже не смогла заставить себя что-то сказать. В горле встал ком. И подкатила усталая истерика. Которая и должна была рано или поздно с ней случиться.

Должна была, но не случилась. Ольга судорожно выдохнула, отстранилась и, перешагнув порог, очутилась в прихожей. Любвеобильная Дыня счастливо крутила пухлым задом, норовя встать на задние лапы и припасть к гостье в приступе щенячьего обожания.

Она так и не научилась нормально приносить тапочки. Металась по прихожей, бросая под ноги то правый хозяйский, то левый гостевой.

— Вор залезет, она и вору тапки принесет, — с конфузливой неловкостью пошутил Алексей.

Ольга никак не отреагировала — не нашла в себе сил. И мужчина надолго прикипел к ней взглядом, внимательно и сочувственно разглядывая белевшее в полумраке лицо. Ольга прикрыла глаза, но прятаться не стала.

И Алексей ничего не спросил.

— Молодец что приехала, — она снова почувствовала на своем плече теплую тяжелую руку, — пошли на кухню.

— Гав-гав-гав, — радостно носилась и била хвостом Дыня, мечась между гостьей и хозяином.

У нее сегодня выдался хороший день.

— Идем, — согласилась женщина.

Она приехала как была. В костюме. Не взяла ни домашней одежды, ни даже зубной щетки.

— А ты чего так рано с работы? — засуетился Алексей в кухне, убирая со стульев газеты, — надо полагать, положенные из-за неугомонной Дыни.

— Я ушла. — Ольга тяжело, будто подкосились ноги, опустилась на стул.

— В смысле? — не понял он.

— Просто уехала. Никому ничего не сказав. Я… не знаю, — сняла, отложила в сторону очки и хотела потереть ноющую, натертую упорами переносицу. Но из глаз вдруг потекли слезы. Она вскинула было руку — поспешно утереть. Но неожиданно для себя, не желая того, стыдясь, Ольга Артуровна Кенинг разрыдалась. Тяжело втянув воздух, закрыла лицо руками в последней попытке спрятаться и громко, горько заплакала.

Над ухом надсадно залаяла растревоженная суетой Дыня, Алексей сконфуженно и обеспокоенно гладил женщину по плечу, а слова вырывались бесконечным потоком сами собой. Даже то, чего она в принципе не собиралась говорить. И то, чего не сознавала сама. Мысли, скованные в подсознании, которые она не формулировала и еще не произносила самой себе:

— Господи, Алексей, я не знаю, что там делаю. Зачем вообще хожу на работу? Зачем это все? Будто я всю жизнь прожила зря, все напрасно, впустую. Все сделала неправильно. Годы и годы… — всхлипывала и запиналась она. — Я только… работа и работа. А теперь все не так, и будто у меня ничего нет. Вся жизнь к черту, понимаешь? Все — все просто развалилось. Я к пациентам зайти не могу — боюсь. В ординаторскую зайти не могу — боюсь. Я… вообще не хочу туда возвращаться. А ничего — ничего другого у меня нет. И…

Она рыдала и выговаривалась, а Алексей молча и понимающе сидел рядом. Не утешал. Не спрашивал. Просто не отходил.

— Все из рук валится, — глухо говорила Ольга Артуровна спустя полчаса. Когда прошла истерика, она выплакалась, почти успокоилась. И внутри разлилась какая-то вязкая апатия. Опустошение. — Такое ощущение, что все надо мной смеются. Меня уже никто не слушает. Я потратила на эту работу всю свою жизнь. И теперь не знаю, к чему пришла. Я там будто… — и так тяжело при этих словах сдавило горло, что даже не сразу удалось продолжить. Ведь всю жизнь, все то время, что Ольга Артуровна Кенинг работала в отделении, в ней присутствовала эта подсознательная уверенность — она нужна, без нее не обойдутся. — Никому не нужна.