Чудесники

Вот брусок железа стал превращаться в лемех, из ярко-красного стал малиновым, затем фиолетовым; угасал, как заря. И когда он погас, кузнец клещами вдруг стащил его с наковальни и сунул в кадушку с водой. Раздалось громкое шипение, над кадушкой поднялось облако пара.

Кузнец вынул лемех, полюбовался и сказал:

— Первый сорт! Об землю отсветлится — серебряным будет!

Он любил ковать сошники, лемеха, топоры, сам выковывал подковы и даже тоненькие гвозди к ним.

На шум и звон у кузницы появился Трифон Чашкин. Вылез из кустов, как медведь, ломая ветки, и стал смотреть, чего это куют люди.

— Бог в помочь! — сказал он, ухмыляясь. — Ковать вам не перековать. Чего это ты, Иван Данилыч, ай размяться решил? Ай прожился, к кузнецу в работники нанялся? Шел бы лучше ко мне, дороже дам. У меня вон молотилку надо чинить…

— Благодарствую, — ответил спокойно отец на его насмешки, — я это так, для своего удовольствия. Я нахожусь в отпуске, который мне оплачивает государство.

Кулак промолчал.

Увидев меня на коне, отец как-то озорно улыбнулся и сказал:

— А вот и конек. Ишь, какой сытый после клевера! Вот мы сейчас и обновим нашу починку. Разомнемся на пашне, вспашем небольшое поле, опять же в свое удовольствие…

— Это какое же поле? — полюбопытствовал Трифон.

— Да хотя бы вот это, за кузницей.

— Так это Дарьино. Ишь, бурьяном заросло…

— Вот ей и вспашем, как самой бедной.

Кулак думал, что его поддразнивают, он ведь сам хотел вспахать это поле и заграбастать себе половину урожая. Неужто же теперь вспашут его бесплатно?

К его досаде, появилась сама Дарья, ведя в поводу лошадь в сбруе. Дядя Никита принес хомут и запряг в плуг обоих коней, своего и Дарьиного.

Взялся за вожжи одной рукой, другой приподнял за ручку плуг и поехал на поле, сопровождаемый кучей любопытной детворы.

Сломал березку и, опираясь на нее, как на палку, пошел тяжелым шагом и Трифон.

Он все еще не верил, что будут пахать беднячке; думал, что едут на поле Никиты Гладышева, отделенное широкой межой — полосой земли, поросшей полынью.

К своему удовольствию, кулак заслышал спор. Никита и Дарья заспорили, чье поле вперед пахать. Несколько дней они все сговаривались запрячь своих коней в парный плуг и вспахать оба поля. Это ведь куда лучше, чем сохой: сошка старую залежь не возьмет. А теперь на месте заспорили. Баба хотела, чтоб вначале вспахали ее землю, а потом уж участок Никиты. Ее-то поле с краю, так уж по ходу! А мужик доказывал, что надо начинать с его поля, оно помягче.

Баба опасалась, что, вспахав свое поле, кум ее полосу пахать раздумает, а кум думал, что стоит вспахать ее поле, кума свою лошадь пожалеет, его поле пахать раздумает.

И еще оба они думали, кабы чего плохого не вышло; вдруг на второе поле у коней сил не хватит или плуг сломается.

И вообще выгодней вспахать свое раньше, чем чужое.

Кони стояли, нетерпеливо пофыркивая и косясь друг на друга. Хоть они и были знакомы на пастбище, но никогда вместе не работали. А хозяева их, вместо того чтобы пахать, спорили.

Кулак повеселел. Отец мой нахмурился. Потом вдруг засмеялся и крикнул:

— Эй, жители, чего спорить-то? Дайте-ка я вас помирю. А ну, давай сюда вожжи! Сейчас будет и не по-вашему, кума Дарья, и не по-твоему, брат Никита.

— Это как же так? — Никита недоверчиво отдал вожжи.

— А вот смотрите, как!

Поперек старинных меж

Отец щелкнул кнутом, тронул коней и поехал не вдоль, а поперек поля Дарьи и так доехал до межи, отделяющей его от поля Никиты. За плугом уже чернела полоса свежевспаханной земли. Новые, острые лемеха легко подрезали корни травы, отвалы переворачивали пласты с хрустом. Доехав до межи, отец покрепче нажал на рукоятку плуга, не дал ему выскочить, когда колеса подпрыгнули вверх, и лемеха ловко подрезали межу, вывернув с корнем полынь…

— Межу, межу-то порушил! — хором закричали и замахали руками брат Никита и кума Дарья.

Но было уже поздно, отец поехал дальше.

Хозяева побежали за ним, а он, посмеиваясь и понукая коней, кричал им:

— Эй вы, чудаки, разве не видите — здесь склон такой, что поперек надо пахать! Куда денется ваша межа? Воткните заметную палку. Ишь, полынь на ней какая!

Никита и Дарья вырезали колышки и стали отмечать место, где была межа.

А мой отец громко кричал им:

— Вбивайте покрепче с двух концов: когда хлеб вырастет, веревку протяните и разделите… Выгода-то какая будет — у каждого поля межа по пол-аршина забрала. То была на ней полынь, а то пшеничка будет! Но, резвые! — И он весело пощелкивал кнутом.

— И то, — сказал Никита, — дело брат говорит…

— Дело, ежели ты не обманешь да мое косой не оттянешь! — забивая колышек, усомнилась соседка.

— Что я, кулак, что ли? — обиделся дядя Никита.

— Тьфу! — разозлился Трифон. — И тут кулак виноват! Да что кулак, не человек, что ли? У него что, не две руки, не две ноги, не один рот? — И пошел в досаде прочь.

— Один рот, да больно широкий… Ишь, какое поле хотел заглотать, — проворчала ему вслед Дарья.

Я засмеялся и вдруг почувствовал, как мою руку стиснули знакомые крепкие и жесткие пальцы. Рядом стояла Маша.